На пергаментных свитках рассыпались прахом слова.
Никогда и никто не поднимет со дна Атлантиду.
Не выходит четыре в ответ на вопрос: «Дважды два?»
А любовь превращается в глупую злость и обиду.
Жизнь должна быть, как зебра – из чёрных и белых полос,
Но «должна» и «является» – слишком уж разные факты.
Вместо поезда мир за секунду слетит под откос.
Обесценятся даты, события и артефакты.
Усмехнётся Фемида, склонившись над чашей весов.
Я взираю на мир сквозь тоски и отчаянья призму.
А в дремучей и сумрачной чаще бескрайних лесов
Собираются волки на пир, на кровавую тризну.
На Парнасе ведут хоровод по ночам мотыльки.
Музы канули в Стикс, а Эрот увлекается тиром.
Гаснут вспышками в небе один за другим огоньки.
Исчезают моря, чьи границы на карте пунктиром.
Так смешно, что безумия искры танцуют в глазах!
Даже вечные книги на полках становятся пылью.
Дело, правда, не в книгах, не в датах и не в полюсах…
Друга два у меня есть – гитара и Сашка Васильев.
А поток моих слез превратился вчера в водопад…
Почему-то об этом ни спеть, ни сказать не могу я —
Что над морем противные чайки так гнусно кричат,
Что впервые ошиблась из Сашкиной песни колдунья.*
Маршируют солдаты, попавшие в замкнутый круг.
Перепуталось всё, неизвестно, где ваши, где наши.
Будет в деке гитарной уныло вибрировать звук.
На ракетах врага будет надпись стоять: «Made in Russia.»
На войне победителей нет, побеждённые лишь.
Каждый гимн на войне превращается в марш похоронный.
И не вырастет добрым в сиротском приюте малыш.
Для него одного мир вокруг будет слишком огромным.
На заборе выводит ребенок неверной рукой
То, что можно прочесть даже в школе на стенах и партах.
А кому-то смешно, кто-то думает, он не такой,
Слепо верит, что с Севера можно уехать на нартах.
Кто бы слышал, как стынет и мёрзнет в предгорьях весна,
Как лавина ревёт, повторяясь грохочущим эхом…
