«Оставит человек отца своего и мать
свою и прилепится к родственной душе своей; и будут двое одна
плоть»
Быт. 2:24
К концу полового созревания на запястье Онораты проступили
кривоватые, с сильным наклоном вправо, незнакомые буквы. Пожилой
профессор, друг семьи, сказал, что это росинская азбука, и
предложил найти учителя, чтобы выучить язык. Онората отказалась
категорически – время для учёбы пришлось бы отнимать от танцев, а
жертвовать танцами, пусть и ради любви, она была не готова.
Среди её друзей только у двоих на руках были имена не на языке
Иберии, все остальные уже нашли свои половинки или хотя бы
обменялись с ними адресами и теперь переписывались. Марианела
забросила танцы и учила науа, всерьёз планируя уехать в Новый Свет,
Ремихио, наоборот, демонстративно бросил изучать альбионский – он
отчаянно бунтовал против предопределённости и теперь всерьёз
планировал уплыть исследовать Южный Океан, чтобы уж точно никогда
не встретиться с навязанной мирозданием любовью. Онората считала
глупыми оба варианта: уж если кто-то предназначен тебе судьбой, то
ты его в любом случае встретишь, когда придёт время. А пока не
встретила – нечего и беспокоиться.
По правде говоря, ей в то время и так было о чём беспокоиться –
близились экзамены, и ей предстояло танцевать перед высочайшей
комиссией. А там, быть может, ей предложат место в известной
труппе. Нет, не «может быть», точно предложат! Только бы не
напортачить, перенервничав.
Перед самыми экзаменами на запястье у Ермила проступили округлые
мелкие значки. Он так и не узнал, что это за язык, но всё равно
порой проводил по ним пальцами, на удачу. Язык не узнал никто из
его друзей и даже знакомых отца, но Ермил надеялся, что в
медуниверситете, куда он поступал, найдётся кто-то, кто узнает.
Тогда он сможет хотя бы немного пообщаться со своей родственной
душой. Интересно, кто это будет? Ему почему-то очень хотелось,
чтобы это была девушка. Симпатичная девушка из какой-нибудь далёкой
экзотической страны. Им вряд ли суждено встретиться в ближайшие
годы, но, может быть, удастся хотя бы переписываться. А потом он
закончит университет, заработает денег и приедет к ней в гости.
Ермил, как и большинство его однокурсников, занимался по
сокращённой программе. Раньше врачами могли становиться лишь те,
кто терял родственную душу, но с ростом населения медиков
требовалось всё больше, да и те, кто остался один, отнюдь не всегда
желали тратить время на изучение медицины. Доступный для всех
раздел был неполным, но для борьбы с обычными болезнями его
хватало. У отца в библиотеке отдельно хранилось несколько томов
запретных знаний, Ермил заглядывал в них из любопытства:
«Ампутации», «Патологии в родах», «Хирургия»… Отец рано потерял
маму и мог делать то, на что имеющий пару врач никогда бы не пошёл.
Она умерла вторыми родами, отец тогда ещё не был врачом, а
единственный в городе хирург, способный сделать цесарево сечение,
как раз оказался в отъезде.
