Читать Истоки современной политической мысли. Том 2. Эпоха Реформации - Квентин Скиннер

НАЧИНАТЬ историю лютеранской Реформации с традиционного отправного пункта значит рассказывать ее с середины. Знаменитый протест Лютера, «95 тезисов», прибитых к двери замковой церкви в Виттенберге в канун Дня Всех Святых в 1517 г. (событие, которого, возможно, на самом деле никогда не было[1]), стал не началом, а итогом духовного пути, на который Лютер вступил более чем за шесть лет до этого, заняв кафедру теологии Виттенбергского университета. Одним из главных достижений историков лютеранства предыдущего поколения стало прояснение процесса интеллектуального развития Лютера в годы его становления как личности. В основу новой интерпретации легли неизвестные ранее материалы, которые он использовал при подготовке к лекциям о Псалтири в 1513–14 гг., о Послании к Римлянам в 1515–16 гг. и о Послании к Галатам в 1516–17 гг. В результате, пишет Рапп, было бы «совсем небольшим преувеличением» считать, что в этих ранних заметках – «весь поздний Лютер» (Rupp 1951, p. 39). Поэтому начинать историю лучше всего с того, с чего ее начинал сам Лютер, а именно с его новой теологии. Опираясь на нее, он повел наступление не только на торговлю индульгенциями, которой занималось папство, но и на всю совокупность религиозных, социальных и политических подходов, связанных с учениями католической церкви.

В основе и новой теологии Лютера, и внутреннего кризиса, который ускорил ее появление, лежало определенное понимание природы человека. Лютера преследовала мысль о полном ничтожестве человека. Для современного психолога это – свидетельство острого «кризиса идентичности», личностной целостности. Переживающий его человек перестает верить в ценность своего существования (Erikson 1958, p. 254). Более традиционные биографы Лютера, впрочем, видели в этом лишь «столкновение двух типов католицизма – августинизма и томизма» (Bainton 1953a, p. 36). Лютер отвергал характерный для томистов оптимистический взгляд на человека, его способность постигать законы Божьи и следовать им, и это привело его к более раннему и более пессимистическому августинианскому представлению о падшей человеческой природе.