Андрей Фёдоров
Ветер Перемен.
Раннее утро. Вроде. Потому что там было темно и холодно, будто в аду, а потому непонятно, день или ночь. С полотка капала влага, песок под ногами вперемешку с мелким камнем колол приговорённым ступни. Перед тем, как стража посадила их сюда, у всех, даже у детей были отняты сандалии. Остались только туники. В темнице было так холодно, что приговорённые тряслись, будто тоненькие деревца в сильный ветер. Помещение освещали, словно паучьи ниточки, струйки тусклого света от факелов в коридоре, откуда то и дело доносились крики раненых в предыдущие дни гладиаторов, страдавших заключённых и злорадный смех надзирателей, получавших экстаз от мучений пленников, рабов и осуждённых на смерть.
Приговорённых не кормили уже несколько дней, потому что нельзя назвать едой кусок хлеба и стакан воды, хотя они благодарили Господа уже за это. Римляне, будь они неладны, могли вообще оставить приговорённых без еды, но надзирателям было строго-настрого велено не позволить пленникам умереть с голоду, как любили делать остальные христиане, чтобы не стать для язычников украшением последнего дня гладиаторских игр в честь сатурналий. Их должны были скормить львам на глазах всего Колизея и в частности римского императора Диоклетиана, уже отличившегося многочисленными гонениями и казнями христиан за время своего правления, обожавшего смотреть как голодные, дикие животные терзали плоти невинных женщин и детей, осуждённых за веру в отца, сына его и святой дух. Как кричали они, бедные и беспомощные, умоляя Господа прекратить их страдания. Действо сие приносило невероятное удовольствие цезарю, который с блаженными от счастья глазами и довольной улыбкой смотрел на то, как львы и тигры своими клыками разрывали человеческую плоть, и громко хохотал, хлопая в ладоши, когда мучения несчастных прекращались. Но блаженство его было временным, ибо вернувшись в свои покои, Диоклетиан желал увидеть мучения страдальцев вновь. И ни вино, ни многочисленные любовницы, с которыми он предавался утехам на постели, осыпанной розами, на глазах у не менее, чем цезарь, блудной жены, обожавшей лицезреть измены мужа, и подлых, хамоватых детей, которые лишь из рассказов сверстников знали, что такое хорошее отцовское воспитание.
А император был только рад видеть, какими гадкими и самовлюбленными становятся его дети. Он считал, что это им пригодится в будущем, ибо в политике нет честных, добрых и воспитанных людей. Такие в жестоких придворных играх просто не выживают. Раз проявишь теплоту, добродушие к приближённому, как он тут же подставит и предаст тебя ради достижения собственных мелочных целей. Хотя, тут всё зависит от них. По крайней мере, жестокий и хитрый Диоклетиан, установив тетрархию, обезопасил себя от изменников, желавших самими стать императорами, надеть на голову императорский венок и править всей обширной империей, растянувшейся от Сирии, до «Геркулесовых Столбов» с востока на запад, и от Адрианова вала, до южного Египта с севера на юг. А таков ведь был соблазн стать единоличным Цезарем Августом! Диоклетиан прекрасно знал об этом, ведь являлся им сам.
