1
Боец лежал в неловкой позе. То ли похоронная команда не
заметила, то ли неглубокую могилу разворотило близким взрывом
авиабомбы. Теперь на месте того взрыва небольшое озерцо с камышом.
Летом тут лягушки орали, а сейчас тихо, как на кладбище. Впрочем,
кладбище оно и есть, только неофициальное.
Я наклонился, вздохнул и начал аккуратно, щеткой убирать с
погибшего оставшийся грунт. Конечно же, первым делом обратил
внимание на обмундирование, которое было в удивительно хорошем
сохране. Боец, как и следовало ожидать, был наш, красноармеец. На
отвороте шинели красный ромб с одной полосой. Ефрейтор, не рядовой.
Надо же. Ткань под руками не расползалась, как это обычно бывает.
«Должно быть, из-за песка, - решил я, - влаги было мало, и почва не
такая кислая».
Чуть ниже пояса была кобура, а из нее торчала рукоятка оружия. Я
улыбнулся. Значит, все было не зря. Не подвело меня чутье. «Ты
извини, брат, - обращался я к покойнику, осторожно отстегивая
увесистую кобуру, - я обязательно добуду белый лист, и приведу сюда
официалов. Похороним тебя как следует. Потерпи еще маленько».
Кобура легко поддалась, словно бы и не лежала в земле без малого
восемьдесят лет. Я потянул ее на себя, и тут с тихим влажным
треском часть шинели оторвалась, и повисла на остатках ржавого
кольца крепления. Под шинелью был пушистый белый слой то ли
плесени, то ли грибницы. Галифе в этом месте, где было влажно,
истлело почти полностью, обнажив тазовые кости.
Я, тихо ругая себя последними словами, отложил кобуру в сторону,
и попытался аккуратно приложить кусок шинели на место. Но материал,
только что казавшийся достаточно крепким, все-таки начал
расползаться. Удвоив осторожность, я наклонился совсем низко,
придерживая куски старой материи. И тут заметил одну странность.
Надо сказать, за годы волонтерства в легальном поисковом отряде я
успел повидать достаточно скелетированных трупов. И даже изучить
анатомию. Такие знания были очень нужны, когда приходилось собирать
останки из поврежденных захоронений или с поля боя.
В общем, у этого бойца был такой тазобедренный сустав, которого
даже в питерской Кунсткамере среди коллекций разных аномалий
развития было не найти. Тазовой кости как таковой не было. Вместо
нее – крепкий полый «шарнир», как в автомобильной подвеске. Этот
«шарнир» упирался в еще один суставный мешок у основания
позвоночника. Чего, разумеется, быть никак не могло. Дрожащими
руками я приподнял уцелевшую полу шинели. Та же самая картина:
двойной сустав в тазу, одна перемычка упирается в позвоночник.
Чувствуя, как начинают шевелится волосы на затылке, я посмотрел на
силуэт ребер под остатками гимнастерки. Чертовщина продолжалась:
мощная грудная пластина упиралась нижним острым концом туда, где
должна была быть диафрагма. У людей таких пластин не бывает;
скорее, это было похоже на птичий киль. Я взглянул на череп, и на
секунду забыл, как дышать.
