Во дворе их встретили… Нет, не прекрасные дамы, а двенадцать
солдат в хорошем доспехе, шестеро с алебардами и шестеро с
арбалетами, при них было два сержанта в шарфах и при штандарте, и
офицер. Очень статный человек с тяжёлым лицом, именно он поспешил к
графу, поклонился и принял узду его коня. А потом и учтиво
придержал тому стремя, помогая сеньору с него спуститься. Волков
вылез из седла сам, болваны, его оруженосцы, ни один не
поторопился, все трое глазели, дурни, по сторонам. Барон бросил
поводья фон Готту, а фон Тельвис сразу представил ему своего
человека:
- Гулаваш, хранитель закона в нашем графстве, - и тут граф
кладёт руку на плечо хранителя и добавляет многозначительно, - мой
коннетабль и мой настоящий друг.
Тот в ответ лишь кланяется своему сеньору. Он пытается
изобразить улыбку на своём суровом лице.
Этот Гулаваш был ростом выше Волкова, а статью, шириной плеч,
превосходил фон Готта. Торс у него мощный, без брюха и лишнего
сала, защищён отличной бригантиной, под нею хорошая стеганка с
рукавами, за поясом кривой кинжал, а на поясе меч. Тяжёлый, из тех,
что уже не делают, почти такой же, как и у Волкова. Сам коннетабль
был ещё не стар, волосы были у него, нет, не рыжие, а какие-то
каурые. Глаза карие. И ещё сапоги у него были с загнутыми вверх
носами, такие носят сарацины, Волков помнил этот фасон, видел в
как-то в южном порту, в молодости.
- Гулаваш, это мой гость, - продолжал граф, - барон фон
Рабенбург, он следует со своими людьми на запад к нашим соседям и
милостиво согласился принять моё предложение.
Коннетабль поклонился генералу весьма учтиво, хотя молча и с
достоинством: дескать, гость моего сеньора достоин уважения и
поклона, но излишне гнуть спину я и перед ним не собираюсь. Волков
не стал представлять из себя большого вельможу и тоже поклонился в
ответ. Уж хотя бы потому это нужно было сделать, что сам Гулаваш
был весьма… Внушителен. Да и люди его были не плохи и оружием, и
доспехом, то сразу бросалось в глаза, видно офицер не давал им
послаблений, хотя всем известно, что для солдата нет ничего хуже
долгого гарнизонного несения, которое во всяком человеке рано или
поздно начнёт вызывать леность и небрежение.
Люди Волкова тоже спешивались, и сержант Биккель стал указывать
кавалеристам негромко:
- Сёдел не снимать, только подпруги отпустить, самим не
расходиться, быть при лошадях, - он указал рукой, - лошадей пока
ставьте в тень, вон к тем коновязям. Кляйбер, ступай найди конюшни,
спроси у конюхов, где можно отпоить коней. Пусть скажет можно ли из
большого колодца воду черпать, и вёдер попроси. Жара вон какая
стоит.
