Ты для других живёшь на свете
И, забывая про себя,
Как будто в зной прохладный ветер,
Сдуваешь словом тяжесть дня.
Душа твоя неизмерима.
Глаза, как тёплый океан.
И сердце больше всего мира,
А светлый разум Богом дан.
Тебе к лицу твои седины.
Морщины только молодят.
Черты твои неотразимы,
А речь – ученье для ребят.
Ты словно ангел нежно-белый,
Ты точно с Неба Божество,
Своей надеждою и верой
Способна созидать добро.
Любовь твоя, как купол Храма,
Неописуема больша.
Я так горжусь тобою, мама,
Что жить умеешь не греша!
Урал. Октябрь. Обычный день, единственная отрада которого в том, что он солнечный. Большинство сидельцев не решаются без надобности покидать барак – на улице ветрено. А я иду по асфальтированной аллее с расстёгнутой верхней пуговицей на телогрейке, всем телом ощущая дыхание Севера. Но мне не холодно. Меня греет мысль о встрече с любимым, родным человеком.
В специально отведённое здание для длительных свиданий я зашёл последним, желая чуть раньше положенного увидеть маму через полупрозрачное стекло разделительного ограждения. Впереди ещё длительный обыск и тот, мимолётный взгляд на дорогого человека помогает скоротать долго тянущиеся минуты ожидания встречи.
Нет, не повезло. Не увидел.
«Наверное зашла в комнату обыска» – подумалось мне.
Я сделал первые шаги по лестнице, ведущей на второй этаж, где в казённой комнате с двумя кроватями (односпальной и двуспальной), холодильником из далёкого прошлого, деревянной вешалкой, спрятавшейся за дверью с облупившейся белой краской, кухонным гарнитуром местного производства, состоящего из одного навесного и одного напольного шкафов со скрипучими, отваливающимися дверцами, четырёх неудобных табуреток с круглыми сиденьями и на трёх ногах (идея зэка-дизайнера), гибридом видеомагнитофона и телевизора с маленьким экраном, узким проходом между кроватями, ведущему к большому, квадратному окну, от которого зимой неимоверно холодно, а летом очень жарко, запахом еды, табака, слёз и секса, впитавшимся в стены, на девяти квадратных метрах предстояло прожить мне и маме следующие три дня, разговаривая обо всём.
– Лёха, Лёха! Закинь вещи в четвёртую и спускайся сюда. Твоей маме плохо, – встревоженным голосом крикнул мне дневальный комнаты для свиданий.
