Нестора Нимовича Лихо, действительного статского советника,
члена Священного Всемудрствующего Синода, а ныне волею судьбы и
случая начальника уголовного сыска города Загорска, расположенного
в паре сотен верст от Твери в окружении полей и лесов, беспокоил
упырь. В такой близости от Москвы этих чудищ отродясь не видели, но
все свидетельские показания, собранные Михайло Потаповичем
Залесским, одним из немногих толковых работников местного сыска, в
один голос твердили — упырь. Вот как есть упырь! Хош на Библии тебе
поклянусь, хош на идоле каком, хош самим Государем. Клятву на
Государевом лике Лихо принял, покивал, изучил показания, но ни к
каким выводам не пришел.
Дело, по которому он был послан в Загорск полгода тому назад,
также выходило темным и запутанным, но одно ясно было с первого
взгляда: ведьмак расшалился. Как поступать с ведьмаками, Лихо знал,
и не колебался ни минуты, когда вычислил убийцу. Сожалеть — и то
призрачно, скорее благодаря выработанной годами привычке — он мог
только о том, что поймал преступника слишком поздно, когда на руках
того уже была кровь полудюжины невинных. Не колебался. Не
остановила его ни высокая должность ведьмака — а был тот прежним
начальником уголовного сыска; ни его родство с Михайло Потаповичем
Залесским, к которому Лихо испытал некое подобие симпатии,
насколько вообще был способен на чувства. Пресек жизнь ведьмака,
как и положено члену Священного Всемудрствующего Синода — мечом
огненным, душу черную, истекающую дегтем собрал в сосуд и отправил
в Петербург. Сам остался, потому что без начальника сыска городу
никак. Если ведьмак, да еще на такой высокой должности, расшалился,
то следом за ним и другие потянутся.
В общем, все тогда вышло в конце концов просто и ясно. Сейчас же
был у Лихо труп, обескровленный, точно выпитый досуха. Были
свидетели, говорившие о некоем чужаке бледном сумрачного вида. Даже
девица была, немочь бледная, прикованная к постели. Походила она на
полотно Поленова, чем Лихо смутно нервировала. Но сомнений нет,
именно такие девицы привлекают упырей, знать бы еще, чем.
Одного только не было: уверенности в том, что упырь этот вообще
существует.
Лихо скомкал листы с показаниями, поднялся из-за стола и подошел
к окну. Лето было, нежное, томное, совсем нежаркое. Ночью — грозы,
а поутру тишина такая, что Лихо даже начинал тосковать по
городскому шуму. И сирень цвела по всему городу, пышная, махровая,
белая, ароматная настолько, что воздух густел. Лихо, обычно к
запахам излишне чувствительный, не переносивший ни табак, ни кофе,
ни розы — их разводила соседка его на Каменном острове — упивался
этим сладко-горьким ароматом.