1. Глава 1
«Здесь страх не должен подавать совета!..»
Данте Алигьери
От одного краю небосклона к другому, с юга на север, а может и наоборот, стелется пыльный шлях. Откуда он взялся, не помнил никто. Может, протоптали его лошади казаков и ордынцев, а может — чумаки накатали телегами и притрусили солью, возвращаясь с Гнилого моря. Вот только в лихие годы христианский люд предпочитал обминать его десятой дорогой, и пылили по шляху только пестрые чамбулы басурман, да плелись в Крым вереницы пленников и обозы с добычей. А потом, на долгие месяцы, словно вымирало все вокруг. И шлях зарастал такой же травой-муравой, как и везде, разве что ниже и жиже. Но не столько зоркий, как опытный путешественник всегда мог отыскать его среди бескрайней степи по высоким могилам и каменным бабам. И еще — по белеющим костям…
Уже далеко пополудни шляхом тем, тревожа копытами мелкую пыль, медленно плелся вороной конь. Тяжело посапывая, поворачивал он голову, и тогда глаз косился на всадника в монашеской рясе, будто спрашивая: как долго еще мучиться? А тот, опустив капюшон на лицо, дремал, привычно покачиваясь в седле...
И снились святому отцу не заутренняя молитва или всенощное бдение, а жатва.
Загорелые руки крепко сжимают деревянную рукоять, широко, с размахом кладут покос. Весело посверкивает лезвие косы, и полные усатые колосья устало ложатся на горячую землю. Босые ноги ласково, словно поглаживая, сминают стерню, шаг за шагом продвигаясь вперед уверенной поступью хозяина. Колеблется перед глазами золото хлебов, а между ними редкими, драгоценными самоцветами посверкивают васильки, маки, ромашки...
Не спохватишься, как уже вечер на дворе. И, Боже, как же прекрасен и благостен созданный тобою мир! Еще солнце не спряталось, а на небе уже блестит месяц. Теплый, свежий ветерок с реки снимает усталость. Вырвешь клок травы, оботрешь косу и улыбнешься. Забросишь на плечо и зашагаешь в село... Утомленные ноги, радуясь близкому отдыху, сами прибавят шаг. А возле дома только ноздри задрожат, вдыхая запах готовящегося ужина. Поднимешь к губам запотевшую крынку густого прохладного молока и затаишь дыхание, замрешь от наслаждения... Будто и не было дня, — многотрудного, сплывающего соленым потом.
Конь споткнулся, то ли вступив в старую осыпавшуюся норку, то ли — на спекшийся до каменной тверди комок земли, всадника качнуло сильнее, и он открыл красные, воспаленные глаза.
