Начало. Дневниковые куски из синих тетрадок
В тюрьме нет дел. В тюрьме есть мысли. Нет друзей, и нет настоящего. Есть прошлое и непонятное будущее, мёртвое время.
Страшного ничего, да и не страшное пугает, а больше неизведанное, плюс то, что навеяно вольными представлениями о тюрьме, а сама тюрьма не страшная.
Бутырка, например, очень красивая. Ворота стильные, арки. Архитектура, короче. Восемнадцатый век.
Ворота дубовые.
Я когда первый раз зашёл внутрь – даже был несколько удивлён стилем, но зашёл как в другой мир, чувство было как у новорождённого или как у трупа, входящего в царствие небесное. Короче, жопа.
Потом уже, возвращаясь с судов и продлёнок, я выпрыгивал из автозака и уверенно и спокойно заходил внутрь тюрьмы, шутил и улыбался, и думал о другом, не замечая ворот и тюрьмы. Всё пройдёт. Всё будет. Всё сгниёт. Радуйся. Радуйся, что не подох и не умер, что живой и скоро всё встанет на какие-нибудь места, скоро выпадет снег и ты отсюда свалишь. Мне приснился сон, что я уйду, когда выпадет снег.
Снег потом выпал, но я не ушёл, хотя это случилось позже, а заехал я в августе, в самый разгар страшной московской жары 2010 года, когда жить-то не хотелось, а тем более при этом ещё и сидеть в тюрьме.
Привет мне, я в общей хате Бутырской тюрьмы. 4-й корпус, камера 124. Со мной рядом несколько идиотов, пять таджиков (а таджики в тюрьме – это вся средняя Азия, будь таджик киргизом или даже казахом, он всё равно таджик), пять-шесть адекватных чувачков (наркоманы), белорус, два грузина и один татарин. Временами татарин – животное, а иногда он меня умиляет. Белорус – это Илюха Пантюхов, который в самую жару украл в охотном ряду пальто, за что и заехал. Ущерб там у него копейки, статья ни о чём, полгода, думаю, дадут и пинка под зад.
Таджики сидят за мобильники и траву, срока у них либо никакие, либо огромные, они в тюрьме ведут себя омерзительно: постоянно моются и молятся, постоянно жрут и галдят, постоянно выносят всем мозг. Бороться с ними практически бесполезно, бить их можно хоть каждые полчаса, а толку ноль.
Таджик, когда он один, сидит как зверёк, не молится и не говорит. Когда собирается в хате пусть и разнонациональная кучка – начинается гыр-гыр. С утра до ночи этот проклятый гыр-гыр! И ночью тоже. Сидят на перевёрнутом ведре возле тормозов (решётка перед дверью) и гыргырят. И периодически молятся. На двух верхних шконках наше зверьё устроило себе мечеть. Порой не слезало оттуда. Просто сменяли друг друга и Акбар.
