Тот день начался так же, как все дни
за последние несколько лет.
- Принеси пива к столу у окна, Выдра!
– крикнул Толстый Торстен, нарезая хлеб.

Я бросилась в кладовую, чтобы
нацедить пива.
- Выдра! Где большой котёл?! –
раздался из кухни гневный вопль хозяйки Бергит, жены Толстого
Торстена.

Притащив гостям кувшин пива, я
метнулась в кухню – домывать котёл. Хозяйка тут же обругала меня
грязнухой и непутёхой, и костерила, пока я отдраивала от стенок
котла пригоревшую утром кашу.
- Выдра! Ещё пива гостям! – снова
заорал хозяин.
Бросив котёл, я поспешно вытерла
руки, зачерпнула из котла две кружки пива, даже не потрудившись
процедить, и побежала обратно в зал, стараясь не расплескать.
- Выдрочка, горячей воды нам, да
поскорее… И холодненькой родниковой воды кувшинчик… И винишка туда
немного намешай… Фу, голова прямо раскалывается!.. – по лестнице,
позёвывая и потряхивая неприбранными волосами спускались «дочки»
хозяина.

Никакими дочками на самом деле они не
были, а обслуживали постояльцев, если тем хотелось получить немного
женской ласки на ночь. Чтобы не платить налоги, как за содержание
дома терпимости, Толстый Торстен ловко придумал называть женщин,
зарабатывавших любовью, дочками, и с честными глазами врал, что
каждая – его самое-пресамое любимое детище.
«Дочки» не обижали меня, не то что
хозяйка, поэтому я старалась услужить им в первую очередь. Сама
домоет котёл, если сильно понадобится. Я отнесла пиво, и опять
побежала в кладовую, чтобы отлить вина. Вчера «дочки» работали
далеко за полночь – смех и пьяные крики постояльцев не утихали до
третьих петухов. Так что не удивительно, что с утра девчонки были
похожи на вяленых вобл.
Смешав вино и родниковую воду, я
поставила кувшин на лёд, чтобы остыл, а сама, обжигая пальцы,
вылила кипящую воду из котелка в бадейку и понесла наверх, стараясь
не расплескать.
- Выдра! Котёл! – донёсся яростный
вопль из кухни.
- С-сейчас! – отозвалась я и убежала
на второй этаж, где были комнаты «дочек».
Сегодня здесь был полнейший разгром –
на столе валялись чулки вперемешку с полупустыми тарелками,
опрокинутыми кружками, хлебными корками и обглоданными куриными
костями. Пахло кислым вином, потом и крепким запахом мужской
страсти. Я уже умела его отличать, и боялась, как огня. Самое
страшное, что может случиться – это если Толстый Торстен вздумает и
меня назвать «дочкой». Нет уж, лучше драить котлы, полы и
перебирать чечевицу.