Сквозь щель в раме ссохшегося окна сочился первый свет. Он не
разгонял тьму, не грел. Просто был. Солёный ветер вонзал в щёку
занозу холода, будто напоминая: ты не дома. Ты — в Небельванде.
Уайт проснулся от рывка — стиснутый кулак и прерывистое дыхание
будто пытались догнать ушедший сон. Кровать скрипнула под ним,
деревянная, с одним покосившимся ножком, подложенным под неё куском
кирпича. Простыни были влажными от пота, и в углу — на сколе
потолка — ползла плесень, рунно вырезанная и нечитаемая. Лень и
страх жильцов прошлого.
Он сел, обхватив голову руками. В висках звенело — от
воспоминаний или недосыпа, кто разберёт. Где-то внутри черепа ещё
звучал голос, кричащий не словами, а болью. Воспоминание о разломе,
что не уходит. Уайт вгляделся в руку: тонкий белый рубец тянулся от
запястья к локтю, как кривой компас, указывающий на прошлое. Он
провёл по нему пальцем — как по трещине на стекле, в которой
отражается всё, что сломалось.
На столе — разваленном, покрашенном в зелёное много лет назад —
лежала тетрадь. Потертая, с выцветшей обложкой, испещрённая
формами, линиями, неразборчивыми пометками. Руны. Он сам их не до
конца понимал. Знал только: если рисовать аккуратно, вкладывая
волю, и не лгать себе — они отвечают. Иногда. Когда мир не
против.
Он взял уголь, оставшийся от вчерашнего обеда — выжег в очаге
кость, запек остатки солонины — и на новом листе начал вычерчивать
фигуру: треугольник, разрезанный дугой, и круг в основании. Это
была новая идея — про сжатие и движение. Возможно, бесполезная.
Возможно, взрывоопасная. Но попытка.
Он не был магом. Не был воином. Был просто выжившим.
Где-то за стеной пронёсся крик — то ли матросы, то ли опять
подрались за карточный долг. Город жил. Дышал. Гнил.
Уайт встал, накинул тёмный, стёртый до серого плащ и застегнул
пряжку с эмблемой Гильдии наёмников: перекрещённые кости и перо.
Третий ранг. Ниже среднего. Зато честно.
Он посмотрел на руну, начерченную на пергаменте, и сунул её в
карман. Плечо заныло — старая рана, полученная в тот день, когда
всё пошло не так. День, когда они сбежали. Шейд тогда смеялась
сквозь кровь. Он — молчал. Потом был лагерь. Поренна. Пыльные улицы
и обрывки счастья. Ссора. «Мы не расстались», — сказала она. И
ушла. Или осталась. Сложно сказать.
На поясе — пистоль. Заряжен. Чист. Он сам разобрал его на части
и собрал заново. Как свою жизнь — по осколкам. Рядом — нож. Не
магический. Просто сталь. Настоящая. А настоящего здесь мало.
