Моя тетя Пеларгония всегда мечтала облагодетельствовать меня. С моего рождения, а может, и раньше. Ей, человеку космического великодушия, ничего не стоило углядеть заблудшую овцу в зародыше. Мир, как известно, полон овец, которым не обойтись без надоедливой и душной наперсницы, но правдивые детали – стеклянная крошка в клубке родственных уз. Их надо подсыпать осторожней. Словом, мясистый нос тетушки все время вибрировал от неукротимого альтруизма. И ведь, что обидно, жертвы ее благих намерений вечно выскальзывали из-под опеки! Я не должна была подвести ее, хоть и боялась повелительных женщин не меньше, чем рептилий.
Скучна была бы наша жизнь без благодетелей. Скучна и безмятежна.
Пеларгония, с ее крючковатыми дрожащими пальцами, была проводником неведомого и пугающего добра. И все знали – пробьет и мой час, когда обрушится на меня ураганная тетушкина забота. Только в сказках добрые феи молоды и прекрасны, а злые отягощены отталкивающим интерфейсом. В жизни такой наивной справедливости конь не валялся. И новорожденный младенец может сильно заблуждаться по части той, что склонилась над ним…
Мои близкие с бодрым лицемерием уверяли, что мне несказанно повезло: сама Пеля Антоновна взялась содействовать моему личному благополучию. В счастливые детские времена я часто бывала у нее в гостях, и тогда она обрушивала на меня поток расспросов, словно прощупывала почву для своих грандиозных замыслов. Но девочка была еще долговяза, неуклюжа и с упоением играла с двоюродным братом в осликов. Сырой материал… Тетя надеялась, что издержки роста со временем сгладятся. А зря! Некоторые девочки крайне упрямы в сохранении невыгодной конституции. К тому же они с лошадиной и – чего уж! – немного ослиной грацией уходят с перископов, чтобы наделать самостоятельных ошибок. И вот тут просто необходимо вмешательство мудрейших.
Таким образом, судьба моя была предрешена. Однажды наступил мой припозднившийся звездный час – мне грянуло тридцать и я в разводе. От тети Пели теперь не отвертеться, и она уже звонила восемь раз. А я немедленно разорвала дипломатические отношения с мамой из-за того, что она проговорилась Пеларгонии о моем рухнувшем замужнем статусе. «Но она все равно узнала бы! И нам же было бы хуже, если бы ей рассказали об этом со стороны…» Материнское сердце, как всегда, не ошибалось, но мне с того было мало радости. Я шла на заклание к тетке, готовой испепелить меня заботой, и несла гостинец – иезуитски дорогую и столь же иезуитски крошечную коробочку ее любимых конфет. Легкая ноша усиливала мою зудящую тревогу. Хотя остатки здравого смысла бормотали, мол, подумаешь, тетя! Однако любой житель нашей не самой безмятежной планеты знает: среди родственников порой встречаются настоящие монстры.
