В детстве Марина считала, что красивее и сильнее её отца никого на свете нет. Те редкие часы, когда он был дома, казались ей большим праздником, несмотря на то, что он детей вниманием не баловал. Наоборот, отстранённость отца от их воспитания создавала в глазах детей ореол его непререкаемой власти и значительности. Это мнение всячески поддерживала и мать. Марина помнила, как подобострастно смотрела на отца её мать, как непрерывно одёргивала их, расшалившихся:
– Тихо, не мешайте папе!
– Папа зарабатывает деньги, поэтому редко бывает дома, – оправдывала отца мать, отвечая на их расспросы: «Где отец?»
Когда Марине надо было что-то попросить, она обращалась к матери, а та, чтобы не уронить авторитет отца, говорила ей: «Надо с отцом посоветоваться. Как отец скажет, так и будет». Просила ли она этого совета или нет, было неизвестно. Быстрее всего, она по мелочам к мужу не приставала, но в глазах детей отец был кем-то вроде бога, которого никто не видит и не слышит, но все его боятся и слушаются. Отец был богом ещё и потому, что только он всё мог, только он привозил в дом подарки и все удивительные вещи: от кастрюли до телевизора. Красивое розовое платье с перламутровыми пуговками, которое купил ей отец, она считала лучшим в мире. Ещё Марина очень гордилась тем, что все окружающие всегда подчёркивали её сходство с отцом.
– Наша кровь, – приговаривала бабушка Лейла, поглаживая её по головке, – такая же красивая, как папа и дедушка.
– И как бабушка, – вставляла Марина свою любимицу в список красавцев в их роду.
Она была на седьмом небе, когда в её первый, десятилетний юбилей отец, протягивая ей в подарок большую куклу, смешно хлопающую глазами, сказал:
– Возьми, это тебе, красавица моя.
Когда на свадьбах у родственников отец танцевал лезгинку, дочь не отрываясь смотрела на него, и ей хотелось во всё горло кричать: «Посмотрите, какой у меня папа!»
Маму она любила, но как-то по-другому. Если отцом она восхищалась, то мать жалела. Та много работала по дому, ничего не прося взамен, но, главное, Марина своим детским сердцем понимала, что мать любит отца, а он её нет. Ей всегда хотелось принарядить мать, сделать ей причёску, накрасить ей губы, чтобы отец, увидев такую красавицу, влюбился и всегда был рядом. Однако, когда мать сама предпринимала неловкие попытки как-то себя приукрасить, дочке становилось ее ещё жальче, так нелепы и безвкусны были её наряды. Даже платья и костюмы, которые одно время отец регулярно покупал жене, сидели на матери как-то коробком, не украшая, а, наоборот, подчёркивая все недостатки её коренастой фигуры. Жалея мать, дочка прощала ей то, что брата та любила больше. Эту однобокую материнскую любовь Марина ощущала постоянно. Мать всегда отдавала ему лучший кусок (он же младший), она никогда не заставляла его делать грязную работу (он же мужчина), ей первой доставалось за все его шалости (ты старшая, куда смотрела). С появлением брата она вообще, как бы и ребёнком быть перестала. Ребёнком был он, а она его нянькой. Марина воспринимала всё это как должное. Она действительно чувствовала себя старшей и почти второй мамой. Как тут обижаться? Доля у женщин такая. Про женскую долю она постоянно слыхала от матери. Когда Марина была поменьше, она спрашивала у мамы, что такое «доля» и почему всё в этой жизни мужчинам, а женщинам только эта самая «доля» досталась.
