Кто-то любит ловить восход, кто-то – закат. Закат – это мое. Я ведь сама на закате, и это багровое умирающее солнце дает мне столько удивительных, но несбыточных надежд на вечную жизнь! Ведь завтра оно возродится, но с другой стороны моего дома, где мне его никогда не увидеть – там живут жильцы, и право заходить туда я отняла у себя, когда потеряла сына. Никому не дано переступать черту чужой жизни, даже если там все хорошо. А теперь, после всего, я совсем перестала выходить из дома, и сейчас пишу эти строки при свете тоненькой свечки, поскольку очень часто стали отключать свет. И происходит это только в моем жилище – всю нашу улочку с крошечными домами по-прежнему греют теплым светом ряды фонарей, и окна соседей словно веселые разноцветные гирлянды отражаются в темных стеклах моих окон, за которыми всегда лишь тишина двух живущих здесь людей. Нас давно двое – месяцы, может, даже год. Та ночь уже не сияет ярким огнем в нашей стариковской памяти, да и кажется, что и вспоминать-то особо нечего. Чушь какая-то, ерунда, мелкое происшествие, недостойное описания. Но рука сама потянулась к ручке, которой я обычно заполняю бланки да квитанции, дающие жизням пожилых людей хоть какой-то смысл. Именно сейчас мне почему-то кажется, что то, что я хочу описать, имеет более великий смысл, чем эти важные бумажки. К тому же, почтальоны мне давно их не приносят, за десятки метров обходя мой дом. Для них, как и многих других, он – ад. Для нас же с ним, двух скромных и малоподвижных стариков, этот дом является неким клубом для жарких бессловесных дискуссий, когда говорят только наши взгляды, и бесконечно пьется чай, чашка за чашкой, чашка за чашкой.
Да, на той, солнечной стороне живут жильцы, для которых всегда готовы три уютных комнаты с широкими кроватями и белыми полупрозрачными шторами. В них нет телевизоров, да и зачем им там быть, когда можно наслаждаться роскошным палисадником за окнами, в которых я столько лет растила всякую зеленую поросль с извилистыми ветвями, рисующие по утрам на шторах в лучах восходящего солнца причудливые картины. А в редкие дожди широкие листья этих растений дарят моим жильцам неспешную музыку капель, похожую на игру волшебных тамбуринов, успокаивая всех нас, живущих здесь.
Жильцов уж нет, и не будет никогда, а того единственного, кто остался, мой язык не поворачивается назвать жильцом. Трудно признаться, но, кажется, на склоне лет я обзавелась второй половинкой, и это уже до конца, поскольку он близок, и бояться тут нечего. Вдвоем уходить всегда легче, и даже если он уйдет раньше меня, я буду знать, что он тут, рядом, в моем палисаднике, как он того желал – быть похороненным у старого папоротника под его окном. И, все-таки, я надеюсь умереть с ним в один день, как это бывает в любовных романах. И эту надежду разбудил во мне он – ведь до этого я многие годы жила в кроткой печали, когда думала, что все самое лучшее осталось в моей далекой молодости.
