Техник столько раз рисковал своей жизнью, что…
Нет, лучше начать не так.
Техник со времени первого своего романтического путешествия на планету Великих Храпунов так тесно связал свою жизнь с космосом, что напрочь забыл о ней, о своей жизни. Как, впрочем, и о ее цене.
Жизнь и космос неразделимы в такой же степени, в какой бессмысленно оценивать и то, и другое.
А Техник был человеком скромным и в этом качестве предпочитал сторониться философствования.
Он просто работал.
Делал дело, которое однажды ему понравилось, а затем и полюбилось на всю жизнь: летал на новые планеты, открывал новые цивилизации, удивлялся, влюблялся, учился, встречал и терял друзей и врагов. Но того, что встретилось ему в одном из самых дальних путешествий, на планете в самом дальнем углу третей метагалактики, даже Сатана в своих сатанинских измышлениях не мог бы пожелать детям Господним.
Планета была как планета. Люди на ней обычные.
Запросил посадку – дали.
Сел. Прошел контроль.
На контроле Чиновник спросил Техника:
– В какой город поедете?
Тот пожал плечами и ответил честно:
– Не знаю.
– Чем торгуете?
– Ничем, – ответил Техник. – У меня тут вынужденная посадка.
– У вас сколько действительных жизней?
– Действительных жизней? – удивился Техник. – Одна, наверное.
Чиновник, не высказав ни удивления, ни восторга, взял какую-то карточку, что-то на ней черкнул и сказал, подавая ее Технику:
Тогда вам в Третий город.
Техник возражать не стал – в Третий, так в Третий. Поживу, подумал, в Третьем. Надоест, перееду в Первый или Второй. Прежде чем уйти, Техник, по традиции, подарил Чиновнику бутылку шотландского виски.
Заплатил пошлину и поменял деньги, и – в Третий город. Самый, как оказалось, большой – аж на полпланеты.
Люди там жили на удивление веселые и беззаботные. Но самое странное: во всем городе – ни одного полицейского, ни единого военного.
А когда он за пьяным столом начал спрашивать своих новых собутыльников, почему у них на их такой веселой планете нет слуг закона и порядка, они лишь рассмеялись и ответили, что им, людям Третьей касты, только с одной, последней жизнью, ни к чему охранники их последней жизни – ведь она ж на то и последняя. Пусть лучше эти стражи охраняют первокастников.
