Читать Вепс - Дмитрий Чарков

«Представьте, что вы смотрите на фотографию человека,

который в данный момент успешно разлагается в гробу.

Вы начнёте чувствовать разложение тканей

на собственной шкуре».

«Философия мага», (с) Алексей Похабов

Дом на Преображенке напротив бывшего электролампового завода при последних отблесках уходящего дня, казалось, подвисал над проезжей частью Электрозаводской улицы и пялился на случайных прохожих размеренной упорядоченностью одинаковых по размеру и форме, давно немытых снаружи, оконных проемов. Сравнительно недалеко отсюда, менее километра по прямой, расположилась старая церковь, и изредка, в периоды синхронного автомобильно-людского затишья, до обитателей этого дома долетал благовест, призывавший к службе – либо к ранней утренней, либо к поздней вечерней. Не все из них ходили в ту церковь. Недосуг. Многие и не слышали никогда её колоколов. И не знали, что это храм Святого Николая Чудотворца. Исторические корни храма уходили ко второй половине восемнадцатого столетия, когда вся эта территория старой Москвы находилась под бдительным оком старообрядческой общины.

Напротив того храма расположилось кладбище. Оно так и именовалось – Преображенское. Доподлинно неведомо, связывало ли тот дом с тем кладбищем что-либо, кроме мрачных мыслей посетителей и того, и другого.

Стены дома были выложены старыми мастерами, кладка кирпичная. Раньше красный каленый кирпич пекли другой совсем, не чета современному. Да и клали его по-особому, зачастую через плеть да кровь людскую: дом-то ненамного моложе той бывшей старообрядческой обители, что в далеком прошлом Успенской часовней на Преображенском погосте именовалась.

Войдя в подъезд, случайный посетитель даже с малой толикой воображения представляет себе барские конюшни: вот стойла справа и слева, выстланные душистой соломкой, и прям вереница их, а там – и гнедые, и серые, и в яблоках; ржут. Над людьми, наверное, которые после ещё будут долгие десятилетия жить и рожать, и растить тут себе подобных. Ну, чай, лучше, чем в землянках-то, поди.

А случайный медиум на входе насторожится: вот шорох нездешний, а там наверху тень на стене, да вроде как от пустого места – видимо, и не тень вовсе, выходит-то, а облако призрачное. Приглядишься – и верно ведь, что женщина в платочке маячит, да боязливо плечами хрупкими ведёт, рукой помахивая. Старенькая, тутошняя, и умерла не так давно, без посторонней помощи, а всё неприкаянная мечется: при жизни детей ей не доставало, а сейчас так хоть душу с ними отведёт, причем буквально – просочится сквозь стены кирпичные, расположится рядышком и играет с Глебушкой. Тот смотрит на неё внимательно, кивает в ответ на её байки и смеётся звонко – знает, что бабушка ребёнка в обиду не даст и от угла острого иногда висок мальчишеский отведёт, и к огню открытому не подпустит, да и сглаз соседский на себя примет, крестом отрядит. Ей, бабке старой фантомной, и в этом благодать райская.