Чёрт в окошке.
Так пугать не надо.
Я провела детство в тех краях, где ещё живы были традиции, связанные с Рождеством. И это были не только гадания и колядования, но и так называемое "баловство", – когда толпы ребят "замораживали" двери иногда даже директора школы, заваливали окна снегом и пугали прохожих, нарядившись в чертей. Облачение сие было простым по тем временам: тулуп выворачивали наизнанку и получали обычно чёрную. а иногда с белыми пятнами мохнатую шкуру. Старая дедовская ушанка и вымазанное сажей лицо в потёмках казались как раз личиной нечистой силы.
Зачинщиком большинства проказ был мой троюродный брат. И бегал он быстрее, так что частенько после общих происков на мягкое место, по нему получала именно я. Однако, иногда нас провоцировали и сами взрослые. Когда мы начинали слишком шумно играть в небольшой избе, моя бабушка частенько говорила нам, что бы шли на улицу "да, например, попугали по старинке, как мы раньше делали".
Почти в центре деревни, в которой я гостила у бабушки, жила одна вредная старушонка. Около её дома была чудесная ровная площадка, а скраю был некрутой съезд на дорогу, и зимой можно бы было славно там кататься на санках. Но бабуська всегда прогоняла нас со своей территории – и летом, и зимой. Мы решили с братцем проучить старушку – попугать по старинке накануне Рождества. Как стемнело, мы с кузеном подкрались к кухонному окошку. Шторки были незадёрнуты, горела лампочка в абажуре и было видно. как бабка копошится у печи. Братец поскрёб наличник окошка и заглянул в окно. Лицо его было вымазано сажей так, что блестели белки глаз. Уши мохнатой шапки-ушанки смотрелись как родные, и весьма забавно торчали по сторонам. Вывернутый шкурой вверх чёрный тулуп, который был велик кузену. топорщился невообразимыми складками. И всё это великолепие увидела взглянувшая в окно бедная старушка… Она в миг побелела как мел и грохнулась в обморок, где стояла. Мы онемели. Рассчитано было на визги и метание по дому. Изба была заперта изнутри, окна запечатаны зимними рамами. Бабка недвижимо лежала на полу кухни, а мы пытались в паническом страхе за собственное благополучие, придумать себе оправдание. На наше счастье, старушка очухалась. Она медленно, с трудом встала с пола, и с опаской поглядывая в окошко, задёрнула шторы. Мы сидели зауглом дома напротив. Крадучись в тени домов мы побежали домой.
