Читать Воронихи - Кэсс Морган, Даниэль Пейдж

Маме, Марике Блум, которая научила меня лучшему виду чародейства – видеть во всем красоту и находить волшебство в самых неожиданных местах.

Кэсс

Андреа, Сиенне, Фионе и остальным членам моего ковена. И моей матери, Ширли Пейдж, чья магия всегда будет со мной.

Даниэль

Ведьма посмотрела на корчившуюся перед ней на земле белокурую девушку, глаза которой были огромными от страха.

– Не смотри на меня так. Говорю же, я не хочу этого делать, – проговорила ведьма, очерчивая круг, зажигая свечи и проверяя, как там котел. На алтаре рядом с жертвой блестел уже наточенный нож.

Девушка в ответ застонала, и по ее лицу потекли слезы. Несмотря на заткнутый рот, ее слова прозвучали в голове у ведьмы с кристальной ясностью:

«Вспомни, кто я такая. Вспомни, кто ты такая. Вспомни Вороних».

Ведьма ожесточила свое сердце. Без сомнения, девушка почувствовала в извиняющемся тоне ее пленительницы шанс на спасение. Шанс убедить ту остановиться. Шанс остаться в живых.

Но для этого слишком поздно. Магия не читает проповедей, она дает и берет. Таков ее дар. Такова цена.

Ведьма опустилась рядом с девушкой на колени и в последний раз проверила, хорошо ли та связана. Узы были тугими, но не настолько, чтобы помешать току крови. Она же не монстр.

Крики девушки возобновились, пробиваясь сквозь кляп во рту.

Ведьма скрипнула зубами. Ее куда больше устроило бы, окажись жертва без сознания. Однако обряд, который она раскопала, оказался очень специфическим. Чтобы он сработал, его нужно провести безукоризненно. В противном случае…

Она закрыла глаза. О такой возможности даже думать сил нет. Он должен сработать. Без вариантов.

Ведьма схватила нож и начала заклинание.

Под конец ритуала она была удивлена тому, как легко все получилось. Хлесткий удар, потоки красного, сопровождаемые специфическим электризующим потрескиванием истекающей в воздух магии, которое ни с чем не спутаешь…

Магии, которая теперь целиком и полностью принадлежит ей.

– Вивьен!

Дафна Деверо стояла в дверях комнаты дочери, и ее лицо было искажено страданием, отчасти наигранным. Даже в невыносимую жару, которая царила в городке Рино, на ней был черный халат в пол, отделанный золотой бахромой, а непослушные темные волосы поддерживал бархатный платок.

– Ты не можешь ехать. У меня было дурное предчувствие.