Ключ тихо хрустнул в замке. Толкнув плечом входную дверь, Стас Корнеев проскользнул в прихожую. Он бросил за тумбочку узкую, точно папка, темно-синюю сумку, – хватит на сегодня договоров, заявок, отчетов, возвратных накладных, рекламных буклетов. Он снял остроносые дырчатые туфли и вкрадчиво, на цыпочках – к двери комнаты. В овале зеркала, что сонно тлело над тумбочкой, мелькнул худой высокий парень с вытянутым лицом, прищурился и улыбнулся лукаво, как заговорщик. Из комнаты сквозь неплотно прикрытую дверь выплескивался в коридор неразборчивый, тихо звенящий голос. С кем-то шепчется по телефону. Стас осторожно приоткрыл дверь. Катя в темно-вишневом шелковом халатике, положив ногу на ногу и покачивая розовым тапочкам с белым помпоном, сидела на диване и, глядя в окно, на котором лениво шевелился тюль, смущенно улыбалась, прижав телефон к уху.
– Не знаю, – она вздохнула.
Стас подкрался ближе к дивану, как вдруг под ногой предательски-громко скрипнул паркетный настил. Катя, испуганно обернувшись, вскочила с дивана.
– Господи, ты меня напугал! Напугал! – воскликнула она, поспешно положив телефон на журнальный столик. – Не смей так больше. Слышишь? У меня сердце чуть…
– Извини, – он порывисто обнял ее и зарылся лицом в светло-золотую волну жестких, как будто кукольных волос. По ее рукам, ключицам, плечам лилось лунное молоко. Как ни старалась она загореть, но кожа оставалась пепельно-белой. Она с грустью называла себя бледной поганкой, а он успокаивал ее, говорил, что это гораздо лучше, чем пережаренная в гриле курица. – От тебя вкусно пахнет…
– Я только что вымыла волосы, – недовольно поморщившись, она попыталась высвободиться из рук Стаса
– Можешь меня поздравить, – он еще крепче обнял ее, голос его задрожал, заклокотал от радости, которая распирала его изнутри.
– С чем это еще? – с глухим раздражением спросила она.
– Через месяц меня повысят! Я буду супером! – воскликнул он, схватил Катю за руку, а другой рукой порывисто обхватил за талию и по комнате – стремительным вальсом, которому, как и другим бальным танцам, было отдано без малого десять лет.
– Да поздравляю я, поздравляю, – с досадой сказала она. – Ну не надо пусти. Пусти же…
