Галдят неугомонные соседи
Галдят неугомонные соседи,
Гремят кастрюльки крышками на полке,
Рассыпана на буковом паркете
Пыль от обид, растёртых в кофемолке.
Нептун буянит водами Босфора,
Скандалит, нервно ноздри раздувает,
Пурпуровый кораблик из фарфора
Воробушком кормою оседает.
А в невод старый золотая рыбка
Попала, как по щучьему веленью,
Но сердце застучит, в надежде зыбкой
Отпустит рыбку, испросив прощенья.
А за окном кибитки и летучки
Проносятся под звон битья фужеров,
И тонет в газированной шипучке
Покоцанная лодка гондольера.
Опустошённый, как Константинополь,
Погибший, как когда-то Византия,
Трофеями он радовал Акрополь,
Сломав у Ники крылья золотые.
Светает сизой стайкой во дворах
Светает сизой стайкой во дворах
От суетливой почты голубиной,
На розовых прозрачных лоскутах
Танцуют облака из лёгкой глины.
Разрозненные окон огоньки
Стремятся в общий хор своею прытью,
Ворчат в квартирах чайников свистки,
Наполненные важностью событья.
А в перекличке улицы Москвы
Гудят, стучат кленовым тлеграфом,
Волной бульварной, алчущей молвы
На гибкой шее южного жирафа.
Ферзём пошла трамвайная Москва,
Напившись лета соком терпких вишен,
И воробьёв взъерошенных братва
Нахально на карнизы села свыше.
Согнув хребет, век нынешний бежит
Донбасской сагой неусыпной боли,
И первым нежным крюком Параклит
Звучит в церквах под звоном колоколен.
Весна пришла жестока и студёна,
Пропахли порохом седые облака,
Февральская прокаркала ворона,
Что близится великая тоска.
В старинном парке мёрзлая асана,
Снег ноздреватый грязный под ногой,
Шотландские напевы Оссиана
Звенящей арфой бередят покой.
В чужой стране вчерашние мальчишки
Не спят, свой главный забивая гол,
По ним тоскуют брошенные книжки,
Вместо невест – в объятьях дымный ствол.
Он в крови своей горячей
На земле лежит донбасской,
Окропилась влагой красной
Перепрелая листва.
Видит он, почти незрячий,
Дом, разрушенный фугаской,
Навь кривится в злобной пляске,
Содрогается сова.
И запёкшиеся губы
Слабо шепчут слово: «Мама»,
Из корёженного хлама
Сквозь щербатое стекло,
Оголтело скаля зубы,
Вся в лохмотьях сучьей дамы
В крестовине битой рамы,
Смерть ощерит ремесло.
Гибель молодости страшна,
Вне закона, против правил,
Метку чёрную поставил
Пулей бешеный стрелок,
Исковерканная пашня
Кров навечно предоставит,
По весенней хляби справит
