– Продолжайте, Дашкова, я внимательно вас слушаю, – торопит меня глубокий мужской голос, от тембра которого вздрагиваю. Третий курс, а я до сих пор боюсь этого мужчину до чертиков.
Дамир Алироев. Самый строгий преподаватель во всем универе, не считая пожилой математички, Евдокии Геннадьевны Соломиной, которая способна душу вытрясти.
Как же глупо с моей стороны было надеяться, что смогу избегать Алироева…
Невольно вспоминаю нашу первую встречу. Прием у мэра города, я в ужасном, безвкусном платье, девчонка совсем. Его презрение, когда смотрит на меня. Одна надежда, что Алироев об этом не помнит. Иначе сгорю со стыда. Ему просто нравится заваливать меня. Нравится давить авторитетом, видит, как я трясусь, даже испарина на лбу выступила. Наверное, получает от этого удовольствие…
Кивая с достаточно серьезным видом, изображая дежурный интерес к моей сбивчивой речи, препод оглядывает аудиторию.
– Таким образом, терпящая крах компания была превращена всего за четыре года в предприятие федерального масштаба…
Слова льются устало и монотонно, я вызубрила этот текст наизусть.
Воспользовавшись паузой, пока набираю воздух в легкие, он снова перебивает меня:
– Хорошо, Дашкова, но вы повторяетесь. Не нужно по кругу, переходите к сути вопроса.
Чувствую, как к щекам приливает жар. Алироев всегда строг со студентами, но иногда мне кажется, что со мной – особенно. Как бы я ни старалась этот факт игнорировать.
Никак не могу понять, почему. Мы фактически незнакомы. Я ни разу не пришла на его занятия неподготовленной, ни разу не опоздала… Увы, видимо, раз Дамир вынес вердикт, обжалованию он уже не подлежит.
Хотя мы не на юрфаке. Всего лишь экономика.
– Вы можете идти на свое место, Дашкова.
На трясущихся ногах возвращаюсь на свое место. Закончилось. На этот раз. Но впереди еще так много занятий у этого преподавателя. Я сойду с ума!
***
– Уфф, отпустил тебя наконец-то, – Лена сочувственно сжимает мою руку, когда опускаюсь на свое место. Лена – моя лучшая подруга, мы как познакомились на первом курсе, так и остались неразлучны. – Он к тебе точно неравнодушен. Полчаса мучил. Садист.
– Погоди, дай в себя прийти, – мой голос дрожит.
Ладони до сих пор влажные, беру ручку, но она выскальзывает из рук, падает, как мне кажется, с оглушительным грохотом на пол.
