Ночью что-то мне не очень спалось. С вечера от перевала потянуло ветерком, который затем окреп и превратился в снежный шторм. Ветер лепил всю ночь снегом по стеклам, раскачивал пихты за окном, завывал, стучал и просился в дом. Под утро погода поутихла, вымоталась, а может быть просто взяла перерыв. Под это дело я и заснул покрепче. И приснилось мне одно только слово: «Снегопой».
Взглянув поутру не то, чтобы рано в окно, понял: снегу выпало за ночь просто немерено.
Снег этот лежал везде. За ночь, пока никто не видит, он завалил собой все: и северный наш, елочно-пихтовый, и южный, сосново-вересковый склоны. Засыпал, не поленился и то, что было посередине. А были там и ручей журчащий, и сельская дорога номер пятнадцать, она же —Гэмбл Галч Роуд. Засыпал все пять домов, что на ней, засыпал в том числе и мою избушку со мной и двумя котами внутри.
Кося одним глазом на снег, выбрался я из спальника и поставил варится кофе, другим глазом кося на термометр с комнатными Фаренгейтами. Фаренгейтов набралось немного, штук шестьдесят со щенятами.
– Вот ведь написано было умными людьми, что всякое слово – материально, – размышлял я, покуда кофе мой варился. – И вот, что мне интересно: какова, так сказать, материальная база может быть вот, к примеру, у этого нелепого слова – «снегопой»? То есть, кто-то пьет снег или поет этот снег? Непонятно мне…
– Вон сколько насыпало, – думал я какую-то боковую мысль. -И ведь ладно бы выпал и перестал, так нет, сыплет, насыпает. В окно можно смотреть хоть боковым зрением, хоть прямо, можно хоть одним глазом, хоть другим, хоть третьим – все одно – снег.
Глотнув кофе, сходил в сени на предмет обнаружения там тех или иных дров. С дровами, естественно, оказалось не очень: два полполена и какая-то чепуха на дне ящика. Вот всегда у меня так. Хотел ведь с вечера сходить, да так и не собрался. Теперь копать до сарая придется.
Вылезли откуда-то оба два кота.
– Утепляться надо, досточтимые сэры, утепляться! – говорю им.
Рыжий посмотрел на меня одним глазом, отвлеченно зевнул в сторону снега, и сказал:
– Правильно, давай, утепляйся, сынок. – и уснул в кресле.
Кашемировый ничего не сказал. Просто открыл и закрыл беззвучно рот.
