Хозяйка влетела на кухню, даже не сняв ботинки, обшарила взглядом и мой затрапезный халат, и недопитую чашку чая, и грязную тарелку в мойке.
– Бардак разводишь? – Метнулась в комнату и тут же вернулась с несколько разочарованным лицом. – Хахаль уже ушел?
– Нет у меня хахаля, Наталья Борисовна, – обреченно ответила я. – И бардака нет. А вы бы предупреждали, перед тем как приехать.
– С чего это я должна перед тобой отчитываться? Это моя квартира, я сюда могу прийти в любой момент! Кто тебя знает, может, ты тут наркоманский притон устроила. Или бордель.
Я окинула себя мысленным взором: черные кудрявые волосы скручены на затылке в лохматый пучок, пронзенный навылет простым карандашом, на ногах теплые полосатые носки и тапки в виде пушистых зайцев, а довершает образ проститутки ядрено-желтый халат.
Я плотнее запахнула халатик, мрачнея с каждой минутой. Квартира, которую я снимала всего три месяца, находилась почти в центре. Под окном зеленел парк, через дорогу подмигивала вывеска моего любимого спортивного центра, а до общаги лучшей подруги Юльки ходили все троллейбусы. Я отмывала кухню и ванную почти неделю, переклеила обои, ободрав жуткие зеленые цветы с желтыми разводами непонятного происхождения, и теперь квартира полностью меня устраивала, если бы не одно «но» – ее хозяйка.
– Такой бизнес за три дня не раскрутишь, – ответила я. – А вы ко мне на этой неделе уже заезжали.
Наталья Борисовна хмыкнула, расстегнула блестящий алый плащик, уселась на стул, давая понять, что она здесь надолго, потом повернулась к стене и замерла, забыв закрыть рот.
На стене жил город. Узкая мощеная улочка изгибалась вокруг пруда, по поверхности воды плясали солнечные зайчики, яблони протягивали цветущие ветки прямо в кухню, голуби клевали крошки у ног импозантного мужчины, устроившегося на лавочке. Семь метров кухни раздвигались до конца улочки, где виднелась церквушка с витражными стрельчатыми окнами и колокольней.
– Это что?
– Юлька говорит – Прага, – сказала я. – Вы же разрешили все красить-переклеивать, если за свой счет.
Наталья Борисовна задумчиво отхлебнула мой недопитый чай, поморщившись, отодвинула чашку. На фарфоре остался жирный след красной помады.
– Знаешь, Василиса Егоровна, слишком шоколадно ты устроилась, – протянула она. – Живешь тут, как у Христа за пазухой, да еще постные рожи корчишь.
