В тюремном коридоре "Сталлифера" был яркий, безжалостный свет. Послышалось гудение системы обновления воздуха. Время от времени раздавался приглушенный стук, когда какой-нибудь элемент оборудования космического корабля приводил в действие какое-нибудь реле где-нибудь. Но находиться в одиночной камере было очень утомительно. Стэн Бакли – лейтенант космической гвардии, обвиняемый и находящийся под стражей – нашел это более чем утомительным.
Возможно, его следовало бы поддержать тем фактом, что он был невиновен в обвинениях, выдвинутых против него Робом Торреном, бывшим его непосредственным начальником. Но чувство невиновности не помогло. Он сидел в своей камере, держась неподвижно с мрачной решимостью. Но глубокий, дикий, разъедающий гнев рос, рос и рос внутри него. Он рос именно таким образом в течение нескольких недель.
"Сталлифер" продолжал сверлить пространство. Из его иллюминаторов космос не был той враждебной, неподвижной завесой немигающих звезд, которую знали первые межзвездные путешественники. На скорости в тысячу двести световых лет, когда поле Боудойна-Холла сжималось сорок раз в секунду для контроля скорости, звезды заметно двигались. Сорок мельканий галактики вокруг корабля в каждую секунду создавали впечатление, что Вселенная всегда была в поле зрения.
И звезды двигались. Те, что были ближе, двигались быстро, а те, что были дальше, медленнее, но все двигались. А привычка заставляла движение создавать ощущение перспективы, так что звезды казались распределенными в трех измерениях и с корабля казались очень маленькими, как светлячки. Весь космос казался маленьким и почти уютным. "Сталлифер" направлялся к Земле с Резуи II, и на его пути было несколько дней, и он преодолел расстояние, подсчет которого поразил бы воображение.
Однако в своей камере Стэн Бакли мог видеть только четыре стены. Не было никаких изменений в освещении; никаких признаков утра, ночи или полудня. Время от времени охранник приносил ему еду. Это было все – за исключением того, что его глубокий, свирепый и ужасный гнев рос до тех пор, пока, казалось, он не сойдет от этого с ума.
Он понятия не имел о часе или дне, когда совершенно внезапно безжалостный свет в коридоре померк. Затем дверь, которую он не видел с тех пор, как вышел в тюремный коридор, с лязгом отворилась. Шаги приближались к его камере. Это был не охранник, который кормил его. Он знал это очень хорошо. Это была разновидность рутины, которая не должна была меняться до его прибытия на Землю.
