„Предчувствую, как всепоглощающие мрачные облака злобно сгущаются над сияющим светлым полем,
и всем своим могуществом, предвещая тонны боли,
натягивают раскаты грома, не виданных поколе, как тетеву,
И трава потускнеть успела, готовясь в надежде на пощаду впустить разгневанную тьму"
Даниил Байчиков
Вдруг в вестибюле центрального театра стало избыточно шумно. Роскошные анфилады забились людом безумно, что напрочь отрезало возможность пройти в залы. С чего это так? А, точно, сегодня пятница тринадцатое, хороший знак – дата премьеры никем не жданного спектакля, народа навалом. Интересно, что же подготовил нам режиссёр? Обещал, что будет скучно до смерти. Давайте поскорее уже узреем его творение и перестанем вести пустой разговор? Вот вся знать уже давно на местах, в готовности. Посбивавши вазы с увядшими цветами с форфоровых балюстрад, впопыхах обеспечил аншлаг в партере и ложах аристократии концентрат. Занавес постепенно открывался под аплодисменты, и выяснилось, что сцена отсутствует, за кулисами сразу стенка. Зрителей поначалу это удивило, подвох не ожидался, а потом, заручившись помощью рассудка, осознав, что это, как видно, какая-то за их баснословные деньги шутка, отданные за билет с наценкой, зал завозмущался и давай воскрикивать ругательства, звать постановщика. А постановщик находился неподалёку, выступления проектировщик, как раз за этой стеной примечательной, только сбоку, но он их не слышал: там располагались его покои с безупречной шумоизоляцией от потолка до крыши. Без какого-либо освещения в безжизненном сумраке таился господин, поглаживая какую-то незнакомую даму под обилием лепнин, перебирая волосы и эстетически растворяясь в тенях суеты, даже мыши тишайше шептались, скрывая своё присутствие и сохраняя причастность к гармонии свободы и тесноты. Но вот пробил час, тот самый, когда открылись полотна и гости начали разводить недовольство, и он технично привстал и потопал к инструменту сердобольно – процессия началась. Керамическую плитку стал прожигать воск: от шагов джентльмена зажглись все канделябры, напористо прозвучал парфюм, ему придаёт аромата дерева лоск, иначе тот уж слишком угрюм, служащий материалом для грациозного рояля, за который только что и сел режиссёр уверенно, подобно жандармам, проделав недолгий путь от бархатного лежбища с дамой до фортепиано. Сначала чуть-чуть заскрипела крышка. Тишина. Тишина. Тишина. Тишина. Тишина. Игра! Без фальша и одышки! Образовалась мелодия! Безумие! Поток! Ручей из музыки! Полились ноты рапсодией! Причём не только ядрёные древесные, но и прослушиваются цветочные и цитрусовые, редкие и известные. Какую композицию он сыграет на этот раз?
