– Ксюш, поговори со мной, – пытаюсь достучаться к дочери, которая уткнулась лицом в подушку и сложила руки под лоб.
Бесполезно.
Она лишь дергает плечом и просит отстать.
Я не сразу увидела, что она не в настроении. Сестра забрала ее из садика, она успела прошмыгнуть мимо меня, а я продолжила работу над курсовой, которую мне заказали несколько дней назад. Только через час заметила, что дочка лежит вот так на кровати и совсем не отзывается.
Я вздыхаю и встаю, решаю позвать ее на ужин позже и даже берусь за ручку двери, чтобы выйти из комнаты, но Ксюша меня останавливает словами:
– Где мой папа?
Я резко разворачиваюсь, не зная, как реагировать, чтобы не ранить ее детское сердце.
– В садике половину девочек папы забирают. И они хвастаются.
Она садится на кровати и смотрит на меня своими карими глазами так, что я действительно едва делаю несколько шагов и сажусь рядом с ней. Она напоминает мне своего отца: упрямым выражением лица, высоко вздернутым подбородком и надутыми пухлыми губками. Мне кажется, Ксюша взяла от меня… ни-че-го. Вся в отца. Полная его копия.
– Солнышко, я ведь уже говорила, почему папа не живет с нами.
– Говорила, – соглашается. – Но он же где-то есть? Почему он не приходит ко мне?
Ксюша не в первый раз спрашивает об отце. За последние пару месяцев это уже третий раз, но мы никогда не заходили так далеко. Обычно она ограничивалась простым ответом вроде “У него много работы и совсем нет времени на нас”, но не в этот раз. Она хочет знать, где он, что с ним, и я не удивлюсь, что через минуту потребует знакомства.
– Малыш, он о тебе не знает.
Я должна была сказать ей раньше, но считала, что она маленькая. Полгода назад, когда она задала первый вопрос об отце, возможно, но сейчас… я больше не могу делать вид, что ничего не происходит.
– Как это не знает? – искренне удивляется дочка. – Не знает, что я родилась?
– Не знает, солнышко.
Я мысленно готовлюсь к трудному разговору и разбираю в уме возможные ответы, но Ксюша быстро произносит:
– Так позвони ему и скажи, что я есть. Пусть возьмет конфеты, плюшевого мишку и приедет.
Ком застревает где-то глубоко в горле, и я не могу его сглотнуть. Я ведь знала, что так будет, предполагала, что дочка спросит об отце, а я не смогу соврать и сказать что-то в духе, он был летчиком и однажды его самолет разбился. Как и не смогу выставить Руслана виноватым. Он ведь не бросал ее. Он просто о ней не знает.
