1. Я расскажу историю, которую слышал от своей бабушки, а потом во всех подробностях от стариков нашего хутора. Они так часто и так красочно рассказывали её, что мне стало казаться, будто я сам был если не её участником, то свидетелем. Будто всё это случилось на моих глазах.
А произошла эта история с моим дедушкой Харлампием Прокофьевичем. Только тогда он ещё дедушкой не был, потому что история эта произошла пятьдесят лет назад. Тогда его ещё и по отчеству звали редко, всё больше по имени, по фамилии или по должности – сотник. Он был командиром вспомогательной казачьей сотни.
Называлась она вспомогательной потому, что помогала ловить бандитов, которых было много после гражданской войны. Эту сотню собирали по тревоге, когда красноармейцам нужна была подмога. Красноармейцы и милиционеры были ребята молодые, а во вспомогательной сотне служили опытные фронтовики. Мой дед, например, воевал уже десятый год (если, конечно, не считать отпусков по ранениям да кратких побывок между боями).
В ту пору шёл ему тридцать шестой год, и хоть был он рослый, крепкий человек, но служить бы уже не должен – и по возрасту, и по ранениям для службы не подходил, а самое главное – воевать устал! Ни о чём он так не мечтал, как вернуться домой, повесить шашку и винтовку на стену, скинуть солдатские сапоги и пройтись босиком по тёплым крашеным половицам. Сходить в баню, похлебать кислого молока, поиграть со своими тремя дочками, которых видел последний раз полгода назад. Но приказа о том, чтобы идти по домам, всё не было и не было.
В погоне за бандитами зашли казаки далеко от родных станиц – в брянские леса. Тут и застигла их зима. Зима и вообще-то невесёлое время года, а когда зимуешь в чужой стороне, в сырой землянке, где со стен течёт вода, да в чужих лесах, где нет привычного степного простора, а упирается взгляд, словно в забор, в частокол деревьев, и нет боёв, а всё ученья да ученья, и только вороньё кружит над лесом да ветер воет, – вот тут-то и наваливается на человека тоска. И Харлампий так тосковал, что его командир боялся, как бы с ним от тоски не приключилась болезнь. Он следил, чтобы сотника зря не тревожили, и Харлампий всё свободное время старался спать. Потому что тогда время идёт быстрее и снятся всякие сны.
А что могло ему сниться, если он о доме думал? Дом ему и снился.
