Читать Дело побежденного бронтозавра - АНОНИМУС

Давно уже старший следователь не видел полковника Щербакова таким задумчивым.

Когда Волин вошел в кабинет, непосредственное начальство стояло у окна и смотрело на улицу. Что именно оно там высматривало, понять было совершенно невозможно. Старший следователь на всякий случай тоже выглянул в окно из-за широкого полковничьего плеча – и ничего там не увидел. То есть не то чтобы совсем ничего, но, скажем так, ничего особенно нового. По улице ехали те же автомобили, что и вчера, шли те же прохожие, не говоря уже о домах, некоторые из которых стояли тут уже со времен царя Гороха.

– Садись, Орест Витальевич, – не оборачиваясь, негромко сказал полковник.

Волин удивился: по имени-отчеству Щербаков звал его раз примерно в сто лет, ну, или немногим чаще. Тем не менее на стул он сел и приготовился ко всему – от увольнения до вручения ордена «За заслуги перед Отечеством» четвертой или даже третьей степени. Какие такие особенные заслуги могли быть у него перед отечеством, Орест Витальевич не знал – на то есть вышестоящее начальство, ему судить сподручнее. Он же сам по совету Пушкина, не дрогнув, примет и увольнение, и орден.

До орденов, впрочем, дело не дошло, о чем можно было догадаться и самому: ордена у нас обычно вручает не непосредственное начальство, а глава государства. Правда, и увольнять его тоже не стали, и это была хорошая новость, потому что идти куда-нибудь вахтером майор юстиции Волин совершенно не хотел – он чувствовал себя еще слишком молодым для такой абстрактной должности.

Полковник наконец отвернулся от окна, сел за стол напротив Волина и, глядя куда-то мимо него, произнес загадочную фразу:

– Совсем озверел…

Кого именно полковник имеет в виду, старший следователь даже думать не хотел. То есть он, конечно, мог догадываться, но предпочитал этого не делать. Потому что оперативная сметка – вещь хорошая, но всякая сметка хороша в рамках конкретного уголовного дела. Если же ты свою догадливость начнешь пихать всюду, куда только можно, то ни к чему хорошему это не приведет. Пусть уж руководство само скажет, кого оно имеет в виду, когда использует такие непочтительные формулировки.

– Совсем, говорю, озверел народ, – продолжал полковник.

Ах, вот о ком речь! Ну, это зло еще не так большой руки, да и нет в этом ничего нового, народ – он на то и народ, чтобы время от времени звереть. Как это говорит старая пословица: не озвереешь – не покаешься? Вышеупомянутый Пушкин, как известно, тоже говаривал: «Да здравствует русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Впрочем, нет, у Пушкина это было как-то по-другому, общий смысл сводился к тому, что не надо нам никакого бунта – ни русского, ни тем более иностранного. Хватит и того, что они нам тут без всякого бунта устроили…