Нет в институте рабочего утра лучше, чем утро тридцать первого декабря! Потому что никто уже не работает: все студенты давно сдали сессии и разъехались по домам, последние преподаватели ушли на каникулы тридцатого и готовились к встрече Нового года, даже уборщиц не видно. Только, может быть, электрик или техник пройдет, осмотрит свое хозяйство, или лаборант забежит последний раз перед праздниками полить цветы. Коридоры пусты и светлы – никто не пылит, не шумит, на подоконниках белыми горками блестит снег.
Я работал научным сотрудником в исследовательской лаборатории и жил в общежитии в другом конце города. До института можно было доехать на троллейбусе, но я обычно вставал с рассветом и шел пешком по притихшим, замершим в ожидании праздника улицам, дышал чистым зимним воздухом, смотрел на витрины еще не открывшихся магазинов. Всю технику обычно проверяли перед выключением лаборанты. Ничего особенного у нас в подразделении не было, кроме двух специальных сканеров для ветхих архивных документов, которые нам купил предыдущий ректор. Когда их привезли пять назад, как раз в конце декабря, наш руководитель попросил меня зайти утром перед Новым годом и на всякий случай еще раз посмотреть, чтобы все было в порядке. С тех пор я каждый год, без всякой просьбы, как будто по традиции, ходил предновогодним утром в институт.
Закрыв лабораторию, я некоторое время курил на порожках с охранником, который должен был остаться в новогоднюю ночь. Потом шел в большой гастроном на соседней улице, покупал шампанское, фрукты, конфеты и бутылку горькой настойки «Стрижамент». Шампанское предназначалось для Таньки и Светы, хороших веселых девчонок – аспиранток филологического факультета, с которыми мы обычно встречали Новый год, а «Стрижамент» – для моего друга и коллеги Саши. Настойка, конечно, была давно уже не та, что раньше, но Саше она все равно нравилась, а Таньке и Свете нравилось, как Саша под действием напитка читает стихи обэриутов. У нас была славная компания, несколько лет подряд мы собирались вместе, встречали праздник, жгли бенгальские огни, стреляли из хлопушек с конфетти, пели песни – у Светы дома стояло фортепьяно, и она неплохо играла маленькие смешные пьески.
Однако в этом году я подумал, что нужно остаться в общежитии и отметить праздник в одиночестве. Танька, разумеется, звала меня, обещая под Светин аккомпанемент исполнить несколько недавно разученных ею русских романсов, но позвонил Саша: он не успел вернуться из Тбилиси – летел с пересадкой через Москву, застрял во Внуково из-за снегопада, по всей вероятности, на целый день, а может и два. Мне стало как-то не по себе, когда я подумал, что, вот, буду веселиться с девчонками в Светкиной квартире, пока Саша сидит в аэропорту в железном кресле в окружении случайных людей, прохаживается по залу, чтобы размять ноги, пьет кофе из автомата. И из молчаливой солидарности с другом я решил встретить Новый год перед телевизором в моей девятиметровой комнатке, выпить бокал вина, посмотреть концерт по телевизору, а если подняться на девятый этаж общежития, можно было и полюбоваться фейерверком в парке Победы.
