Читать Надзиратель планеты Земля - Екатерина Михайлова

Прерывистое жужжание принтера, выдавливающего из себя листы бумаги; высокий, на одной ноте, писк факса; надрывающийся звон телефона на другом конце офиса. Стук пальцев по клавишам, мерное шуршание голосов, сливающееся в бесконечный, непрекращающийся гул.

Звуки… разрывающиеся прямо у меня в голове. Я готов отдать что угодно, чтобы заставить их замолчать. Четыре таблетки обезболивающего утром, еще две полчаса назад. Никакого эффекта. Кажется, боль проникает в каждую клеточку мозга, заставляя его биться в агонии. Будто кто-то сверлит череп дрелью, от виска вглубь, медленно прогрызая тоннель в центр мозга. В сознании не остается ничего, кроме боли. Я с трудом помню, где нахожусь и как меня зовут. Мир окрашивается в красный и коричневый. Почему это должны быть именно эти цвета? Я ненавижу красный. Может, именно поэтому. Красный – цвет боли.

Мужчина около тридцати лет, высокий и бледный, согнулся на стуле за пластиковой перегородкой, отделяющей его рабочее место от других. В предобеденный час просторное помещение офиса заполнено людьми. Сотрудники спешат поставить в докладах последнюю точку, перед тем как отправиться на обед. Мимо снуют люди, но никто не обращает на него внимания.

Он закрыл глаза. Худое лицо с острыми, словно готовыми прорвать кожу, скулами скривилось от нового приступа боли. Найтвуд обхватил голову руками, будто боясь, что иначе она расколется на две половины, при этом встопорщив короткие черные волосы. Длинные тонкие пальцы сжали виски с такой силой, что побелели.

Найтвуд чуть покачивался на стуле взад вперед, в такт пульсирующей боли, как вдруг приступ отступил. Странно: они начинаются так же внезапно, как и заканчиваются. Иногда могут длиться днями, практически полностью парализуя, заставляя корчиться на кровати, комкая промокшие от пота простыни. А иногда длятся всего каких-нибудь пятнадцать минут. Тогда голову словно сжимают в железных тисках, но потом невидимый палач, отвлеченный чем-то более важным, вдруг бросает начатое дело. Мир прекращает распадаться на части, с глаз снимают красную повязку, и время обретает привычный ход, так, будто ничего не случилось.

Найтвуд медленно разжал пальцы. Чуть раскосые карие глаза распахнулись, внимательно, слегка недоверчиво глядя по сторонам. Минуту он сидел неподвижно, желая убедиться, что это не злая шутка, и приступ действительно отступил. Затем на ослабевших ногах сходил в уборную, где долго плескал в лицо холодной водой, пока туман перед глазами не сменился отчетливой картинкой. Мир снова предстал резким и угловатым, привычно выкрашенным в уродливые, дисгармоничные тона.