Захлопнув дверь, я, привычным жестом бросил связку ключей на полку для обуви и, не включая свет, прошел в комнату. День выдался тяжелым, и единственным желанием было просто уронить свой зад в кресло и, вытянув ноги, посидеть в тишине. Но чувство тревоги резко сдавило грудь. Сначала я сам не понял в чем причина. Дойдя до кресла, я минуту пялился на него. И повернул назад в коридор. Прямо, потом налево. Входную дверь и первую комнату, которую мы гордо именовали «гостиной», разделял проход в кухню, который теперь, по велению гражданской супруги, венчала арка. Я остановился на пороге и стал вглядываться в отблески на предметах в темноте, бегущие от уличных фонарей. Что-то именно здесь было не так. Что-то, что так насторожило меня, не давая расслабиться. В первые мгновения все казалось обычным: стол, сахарница, ваза с печеньем, хлебница, пакет молока, чайник, смятые бумажные полотенца в мусорном ведре, ряды цветов в горшочках на подоконнике, прямо под занавесками. Я уже почти развернулся, чтобы уйти обратно, но тут мозг, продолжая прокручивать кадры, выхватил один. Может быть, мне показалось. Я быстро прошел к столу и схватил пакет молока, подсветив его телефоном. Молоко было красным. Красной была сама стандартная классическая упаковка. Все надписи, шрифт, дата производства – выглядело, как и на других пакетах до этого. Но общий фон имело ярко-алый ядовитый цвет. «Кто додумался налить в такой пакет молоко? Как, в принципе, это может продаваться? Кто будет пить молоко из пакета цвета крови?» – вихрем пронеслось в голове. Видимо, Лидия отхватила очередную новинку на какой-то распродаже или где-нибудь еще. Очень похоже на нее. Хмыкнув, я поставил пакет обратно рядом с хлебницей, посмеиваясь и немного злясь на себя за то, что меня смог так испугать пакет молока.
Все-таки раздевшись, и приняв ванну, я лег в гроб, закрыл глаза и расслабился. Так думалось лучше. Гробы были подарком от каких-то эксцентричных очередных клиентов Лидии. По началу, такой сюрприз меня не сильно порадовал, но «милая» настояла все же оставить их в доме. И два огромных чудовища из массива орлеанского дуба, обитые сукном и бархатом, с немыслимыми рюшами на белоснежных шелковых подушках, обосновались в самом дальнем уголке нашего дома. Со временем, я попривык к ним и полюбил порой захаживать сюда. Бесконечная ежедневная суета отступала, когда я подолгу разглядывал то, чему, скорее всего, предстояло стать моим последним пристанищем когда-нибудь. Если мне повезет. На душе становилось как-то спокойней и чище. Напившись до чертиков с вечера – одним не очень приятным утром, я проснулся в этом гробу. Испуга не было. И с тех пор, когда жизнь вокруг выходила за уготованные ей, рамки, я приходил и ложился туда снова. Мебельщики постарались, и внутри было невероятно удобно, каждая мышца как будто достигала максимальной степени расслабления, а голова на подушке чувствовала себя как в Раю. Сколько я ни искал подобную степень комфорта позже, мне так и не удалось ничего найти. А перетаскивать эту подушку на свою кровать я почему-то брезговал. Какой-то психологический барьер не давал вынуть ее из гроба. Теперь это была моя берлога, мое укрытие, мой тайный неприступный слеп, скрывающий ото всех и гарантирующий безопасность. Устроившись поудобнее, я вытянул ноги, пошевелив пальцами в белых носочках, и закрыл глаза.
