1.
– Голову чуть набок, пожалуйста, – промурлыкал док, и Виктор почувствовал пальцы одной его руки на своей макушке, в то время как пальцы другой несильно надавили на подбородок. Придав голове Виктора нужный наклон, доктор принял у ассистентки шприц и приготовился сделать инъекцию. Виктор невольно сморщился, напряг лицо. Он много раз слышал, что процедура эта абсолютно безболезненна, колют-то не в мышцу, а во вживленную под кожу капсулу, но ничего не мог с собой поделать – сам вид шприца вызывал в нем малоприятное чувство обреченности.
– Ну-ну-ну, тихо-тихо, – доктор снова закогтил макушку Виктора своими большими мягкими пальцами и успокаивающе помассировал. – Расслабьтесь. Еще сильнее. А теперь расслабьтесь изо всех сил!
Ассистентка льстиво хихикнула – отдала должное остроумию шефа – и, возникнув в поле зрения Виктора, радостно сообщила, что будет совсем не больно:
– Даже не заметите ничего!
Доктор снова приблизил к Виктору свой шприц, нацелив иглу в нежную область за ушной раковиной, куда неделей ранее была вживлена биосовместимая капсула-порт. В которую вот сейчас, вот из этого самого шприца с тончайшей, как носик у комара, иглой брызнут тысячи микроскопических шустрых паззликов и тут же начнут собираться в сложную конструкцию – излучатель нейростимулирующих импульсов. С коим Виктору предстоит теперь жить до конца дней. Что ж, значит, так тому и быть. Виктор мысленно выдохнул и приготовился к неизбежному.
В этот миг что-то стукнуло в оконное стекло, грузно шлепнулось на внешний подоконник и, по всей вероятности, упало вниз. Во всяком случае, когда они втроем повернулись на звук, пытаясь обнаружить его источник, ничего необычного за окном уже не было. Только растущая поодаль береза беспокойно махала ветками на ветру.
– Что за… – в сердцах произнес док.
– Птица, наверное, – с готовностью отозвалась его помощница. – Голубь какой-нибудь. Или сойка. Здесь соек много.
– Ирэночка, солнце мое, разве я спрашивал – что за птица? Я спросил – что за… фигня такая?! Развели тут, возле клиники, птичий питомник! Так ведь и рука дрогнуть может. А руке моей вздрагивать никоим образом нельзя, правда, Виктор Александрович?
Овладевшее доктором раздражение отступило столь же быстро, как и нагрянуло. Последнюю фразу он протянул уже в своей привычной благодушно-мурлыкающей манере, подмигнул надувшей губы Ирэночке и снова, в третий уж раз, приловчился кольнуть Виктора шприцем. Да не тут-то было.
