Отрывки из произведений М. Горького набраны жирным шрифтом и отмечены звездочкой*
ПРОЛОГ
Кустарные красильни Алешиного деда не выдерживали конкуренции с появившимися текстильными фабриками. Да вдобавок братья матери переругались из-за ее приданого. Дед вынужден был разделиться с сыновьями, его красильное дело зачахло, – и старик разорился. Старик стал злым, и лишь бабушка, как прежде, осталась такой же ласковой, заменяя Алеше рано умерших родителей. Она рассказывала внуку сказки, пела народные песни, одарила его своей духовностью, закалив для суровой жизни.
У разорившихся существовал обычай, отдавать ребенка в дом зажиточного ремесленника. Вроде бы в учение, а фактически в рабство. Если у мальчишки хватало смекалки и его цепкие руки сочетались с мозгами, то и сам, даст Бог, становился хозяином. Дед Каширин поступил как другие. Через некоторое время, после похорон матери Алексея, скупой дед выпроваживал внука:
«Ну, Лексей, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди»…
Восьми лет определили Алешу «в мальчики», но месяца через два парнишка обварил руки щами, и был отослан хозяином назад. По выздоровлении отдали в ученье к чертёжнику, дальнему родственнику, но через год мальчик убежал от него.
На пароходе, когда был там поварёнком, на Алешу сильно влиял повар. У этого отставного унтер-офицера, сказочной физической силы, очень начитанного, имелся сундук, наполненный книгами. Повар возбудил в ученике интерес к книге, научил любить её. Он привил парню, «дотоле люто ненавидевшему всякую печатную бумагу», страсть к чтению, и тот до безумия стал зачитываться всем, что попадало под руку. Любовь к чтению изменила всю жизнь Алексея, заставила юношу по-новому взглянуть на мир и на свое место в нем. Чтение спасало от отчаяния беспросветной жизни. К этому времени на дороги России голод выгнал скитаться в поисках работы пять миллионов босяков-бунтарей, стремившихся сбросить иго злой доли.
В одиннадцать лет круглый сирота жил в трущобах. Странствуя, перебивался подёнщиной. Когда стал прислуживать в лавке, гулять на улицу не пускали, а работы все прибавлялось. Сверх уборки, хозяин приказал еще набивать коленкор, наклеивать чертежи, переписывать сметы, проверять счета.
Вечерами Алексей сидел во дворе на куче бревен, глядя в окна. Напротив снимала квартиру интеллигентная женщина с ребенком. Сквозь занавеси он наблюдал за ними. Иногда соседка приглашала его к себе. Алексей садился в обитое золотистым шёлком кресло, ее дочь забиралась ему на колени, и парень рассказывал им о прочитанном. Дама говорила ему с досадой:
