6 июля 2006 года
Она села в поезд и уехала в Херсон
Я сам довез ее до вокзала и посадил в поезд. Безумие какое-то. Я даже не знаю точно, когда она вернется. Если вернется. Через месяц? Полтора? Два? И какой она вернется? Что будет с нами за это время? Что может произойти в отношениях двух некогда «братских» сопредельных государств? Что будет с планетой? «С любимыми не расставайтесь!» А ещё эта беда со связью: у неё не работает телефон в роуминге, а моя Моторола не поддерживает кириллицу. Придется писать СМС-ки латиницей. Но не писать же русские слова латиницей! Это какой-то нонсенс. Буду писать на английском. Она не очень сильна в английском, но ничего не поделаешь. Хотя хороший английский ей бы не повредил. В следующем году она защищает диплом и выходит в большую жизнь. Дизайнер! Как она потом будет читать специальную литературу, которая, в основном, на английском? Но это всё мелочи, шелуха! Главное – она уехала на Юг. К какой-то там родне её матери! Оставив меня в плавящейся от зноя Москве. Я здесь, а она там! Это безумие какое-то!
«Звенит, звенит печальная струна над берегом высоким, и слышен плачь и жалоба ее. Близка разлука».
«целую крепко-о-о! скучаю-ю!
и музыка 80-х в вагоне играет, хм-м.. скучаю, Ежик»
Больше часа я вез через забитую машинами Москву по Садовому кольцу с Курского вокзала, провожавших ее, отца и старшую сестру. Ну, строго говоря, сестра провожала не столько ее, сколько своего восьмилетнего сына Вениамина, убывавшего с бабушкой и тетей, так сказать, в родные места на Днепр и дальше к Черному морю. Я-то провожал как раз его «тетю». Ее сестра в машине не умолкала ни на минуту, непрерывно и оживленно тараторя о своей работе экскурсоводом и обо всех приметных строениях, которые мы проезжали. Отец ехал молча. Судя по его лицу и судорожно зажатой в кулаке пластиковой зажигалке, ему мучительно хотелось курить.
А у меня в памяти все всплывала и всплывала картина плавно удаляющегося грязно-зеленого хвоста поезда и навязчиво, как тяжелая жужжащая муха, крутилась мысль: «Вот, уехала! Куда? Зачем? Безумие какое-то!» И тут, в довершение, радио, бесплодно боровшееся с хорошо поставленным профессиональным голосом сестры-экскурсовода, просто добило меня окончательно, вдруг разразившись замечательной и давно любимой, но дико неуместной в эту минуту песней Прешес Вильсон: «One way ticket, one way ticket to the blue…», прозвучавшей для моего мечущегося в тоске сознания, как злое мрачное предсказание…