Окрестности Немирова, небольшого городка под Винницей в Подолии. Серп месяца с усыпанного звездами летнего неба вместе с стоящим на берегу двухэтажным зданием отражается в тихих водах заросшего ряской пруда. Ночь дышит тишиной и миром. Казачий отряд, человек сорок конных, выехал на берег. Неумолчно квакали лягушки, ветер гнул, шумел росшим по берегам камышом. Впереди, на прекрасном аргамаке немалой стоимости, ехал высокий худой казак с отвисшими полуседыми усами, но все еще крепкий телом. В ногах монотонно ходили стремена, стремительно строчили конские копыта, о крылья седла терлись занемевшие ноги. Новомодные пистолеты задвинуты за широкий пояс, их щедро поставлял повстанцам новый гетман Левобережья Кочубей, сабля в ножнах у ноги. Недолгая дорога показалась бесконечно длинной.
Наконец, когда впереди появились неясные контуры маетка, поднял руку, конь остановился. За ним – остальные казаки. В сердце старого воина бушевала настоящая буря, которую давно должен был затушить пепел годов, но это только казалось. Наконец он отомстит!
Казаков еще не заметили. Сонно побрехивают собаки за тонувшем в густой вербе и высоком бурьяне, окружавшем двор частоколом; множество груженых возов стояли около дома. Не иначе как хозяин маетка собирался сбежать от разгорающегося костра казачьего восстания. Узкие, без слов говорящие об изрядные доли татарской крови глаза старого казака настороженно сузились. Похоже клятый лях хотел утром удрать.
От лютой и огромной радости он почувствовал такой прилив сил, что помимо воли из горла его вырвался повизгивающий, клокочущий хрип. Вовремя я…
– Здесь он пан полковник! – тихонько произнес подъехавший сзади худой как щепка казак с взглядом бесшабашным и лихим, – сам видел!
– Это хорошо, – произнес предводитель, не оборачиваясь и негромко добавил, – ну здравствуй бывший Михайло – побратим, а ныне поляк Михась. Вот и встретились.
Сердце старого казака забилось так сильно, словно было готово разорвать грудь. Видит бог, не от страха – он и тени страха не испытывал, – а от возбуждения.
Рука изо всех сил сжала поводья коня. Повернулся и махнул рукой:
– Айда, панове казаки!
Ночную тишину разорвал оглушительный свист, звук пронесся над прудом пока не затих где-то вдалеке. Испуганный крик сторожа утонул в предсмертном хрипе, загремели фузеи, огненные вспышки разорвали мрак в клочья. Конский топот смешался с угрожающим лязгом вытаскиваемых из ножен клинков.
