Читать Калейдоскоп Брюстера - Гриша Поцелуйчиков

Настоящий мороз – лекарство. Он оживляет душу, будит воспоминания. У меня был любимый друг и сосед – Анвар. Во дворе со стороны школы стоял сарай высотой в два этажа, зимой он был заколочен, а летом там иногда продавали арбузы. И порой снегу наваливало столько, что мы забирались свободно на крышу сарая и сигали с другой стороны в сугроб. Пролетали целый этаж. С этой крыши нас согнать было невозможно! И рыбкой, и пузом, и на попу, и на бок, и обнявшись, и за руки! И через час-другой мы сами становились маленькими сугробами или большими снежками, которые летали туда-сюда – с крыши, бегом обратно, и вновь – вниз!

Узбекские глаза Анвара блестели посреди снега, как черные алмазы!

Когда мы возвращались домой, в одежде не было места, куда бы ни набился снег.

Обе мамы по полчаса выбивали из нас этот снег, а потом отправляли в ванну. И вот эта – обжигающая вода, даже прохладная, – на красное, размороженное-отмороженное тело! Затем – полотенце, чай, варенье…

– Мама, я пойду проверю, как там Анварчик? Не замерз ли?

– Сиди уж, его мама только что заходила, она укладывает его спать.

– Ну, мам…

– А-а-а-а, иди куда хочешь…

Вылетаю в подъезд в одних подштанниках, прыгаю на одной ноге, не попадая в ботинок, и звоню сразу во все звонки соседям.

– Н-у-у-у?! Как там Анварчик?!

(Дом преподавателей МГУ, зима, детство, друзья)

Мы идем по улице и разговариваем.

– Маша, а что тут еще объяснять? Просто я – человек с ранимой душой.

– Ого! – говорит Маша своим низким простуженным голосом, – это круто!

Пафос – сродни умилению, с которым взрослые обычно смотрят на детей.

Вся в разница в том, что пафос обращен на самого себя.

Не знаю, не помню, когда родился этот образ, но очень давно.

Я вижу себя, как в кино. Передо мной – толстый китайский мальчик лет двенадцати. Голый, загорелый, только на бедрах тряпка вместо трусов. Он сидит на берегу, сзади шумит море – желто-голубое. Песок твердый, мокроватый – после прибоя.

Этот мальчик – не актер. Это – я сам, но и – не я. И хоть ему двенадцать лет, но он сидит на этом берегу много, очень много лет. Может быть, целую вечность.

Перед ним – разноцветные стеклянные осколки. Их сотни, сколько хватает глаз – по всему берегу.

В них отражается солнце. Мальчик берет осколок за осколком, прикладывает друг к другу, по шву, по цвету, похожие откладывает в кучку. Таких кучек на берегу уже десятки.