А за ветренными бурями,
А за дальним сизым облаком,
Где покой склевали вороны,
Где земля прогнила склоками.
Где душа терзалась муками,
Тело не страдало совестью,
Где на небе тучи сутками –
Жил мужик в беде да горести.
Он не знал улыбки радостной,
Празднеств яркости не ведал он,
Не являл соседям жалости,
Только сам с собой беседовал.
«Ты, Григорий, вкруг да около
Не ходи, куда не надобно.
Ты, Григорий, в небо соколу
Посмотри с печалью жалобной.
Ну а сокол миру видывал,
Знает, где тепло сердешное,
Сажу с печки не облизывал,
Пьёт он только воды вешние.
Эх бы мне да крылья сокола.
Эх бы мне летать да понебу.
Эх бы мне да мудрость ворона,
Чтобы мир любить по-доброму».
Постоял, да снова в хижину,
Где живёт тоска-тоскучая.
И на жизнь свою обиженный,
Лёг он спать с душой дремучею.
А на утро вкруг по-старому:
В небо взгляд, беседа с соколом,
И себя с досадной жалостью
Клял, что в жизни одинокий он.
Нет, он сердце не обманывал,
Что способен жить по-новому,
Изливал свои стенания
То ль себе, а то ли соколу.
Он пошёл ногами слабыми,
Он споткнулся да о камушек,
Приложился лбом в косяк двери,
Потеряв своё сознание.
А когда очнулся в скорости,
Слово вымолвить никак уже.
«Было плохо, – думал в горести, –
А теперь и вовсе хуже».
Только взгляд поймал движение –
Мышь в траве таилась вкусная.
Прыгнул, крыльями захлопавши,
И споймал её искусно.
Быстро съел, совсем не думая,
Удивляясь острой зоркости.
Глянул вверх и не увидел он
В небосводе ясно сокола.
«Ох ты ж, мать, чего тут деется!
Это ж как такое выдумать?
Чтоб на теле человеческом
Перья выросли, не выдергать.
Али я не человек уже?
Али я крылатка Божия?
Вот же чудо, диво-дивное!
Да за что ж это заслужено?
Жил себе Григорий – сын Петров,
Да тоскливо, человеком всё-ж.
Ну словил случайный обморок,
А таким теперь куда пойдёшь?
Да и как теперь обратно мне?
Или до конца пернатым быть?
Так и шляться по сырой земле,
Полевых мышей ловить»?
И внутри себя Григорий
Вдруг захохотал,
А на улице безлюдной
Сокол клокотал.
Клокотал да пританцовывал,
Радуясь тому,
Что теперь стал птицей вольною
Прямо наяву.
Но взлететь не получается,
Нет на это дело навыка.
По привычке запечалился
И тихонечко заплакал.
«Со скалы высокой скинуться,
Жизнь и так тоска-тоскучая,
А теперь ещё стал птицею,
Вовсе не летучею.
Так совсем беда уж бедушка,
Да гори всё синим пламенем».
И пошёл земной тропинкою,
