Комната пропахла множеством запахов. И от того она чувствовалась какой-то усталой. Множество ранее тонких ароматов давно сплелись в какое-то неописуемое и гнетущее амбре, которое вызывало одновременно тысячу и ноль эмоций. Впрочем, она привыкла. И она, привыкшая к этому состоянию, могла различить каждый. Но не хотела. Сейчас, наверное, она уже ничего не хотела и потому свернувшись клубочком у давно остывшей печатной машинки тихо дремала, иногда поглядывая на дверь комнаты. Одновременно со страхом и надеждой.
Впрочем, сама для себя Пятнышко не описала бы это так. Не знала она ни надежды, ни страха, ни любви, ни ненависти. Всё это было чем-то чуждым. Чем-то, что присуще тем великанам, что иногда появлялись в этой комнате или других квартирах, тем, что ходили по улице заокном. Проезжали в странных и непонятных Пятнышку движущихся стальных коробках. Или деревянных коробках, в которые были впряжены лошади. В этом непонятном каменно-стальном городе, среди клубка запутанных улочек и под разбитыми его же жителями фонарями. Источавшие множество запахов, что переплетались с этими эмоциями. Чуждыми для неё.
Пятнышко жила с одним из этих великанов. С женщиной, от которой пахло тонкими сигаретами, свежей бумагой и какой-то внутренней болью.
Болью, которая застывала чернилами на той самой бумаге.
Бумаге, на которой обычно Пятнышко и спала.
Больше у этой бумаги всё равно не было назначения.
Эта странная жизнь началась у Пятнышка довольно давно. И помнила она эту странную женщину почти всю свою жизнь, ещё когда её котёнком запустили в комнату, что была в два раза меньше этой. В комнату, где застывал запах надежды и праздного веселья. Впрочем, даже то амбре не нравилось Пятнышку. Не нравилась ей ни хозяйка, ни её соседки по тому странному дому. Ей вообще мало чего нравилось.
В этом они со временем стали схожи.
Со временем хозяйка начала походить на свою кошку.
Или наоборот.
В те дни, когда Пятнышко была ещё котёнком и жили они в той маленькой странной комнате хозяйка действительно была другой. Тот запах весны, что окружал её ореолом надежды, тот запах веселья, что шёл за ней длинным шлейфом, тот мелодичный смех, что растекался по комнате пока она делала какие-то заметки на своей свежей бумаге. Всё было другим. И жизнь была другой.
Но Пятнышку мало было до этого дела. Ни запахи, ни смех, ничего ей в целом не нравилось. И потому, когда хозяйка, ещё не ставшая великаншей, забывала закрывать окно – она любила сбегать. Прыгать по карнизам, засматриваться на пролетающих птиц, забегать в другие маленькие комнаты. Лежать на крыше того высокого и странного здания полного маленьких комнат и юных людей. Греться под лучами двух ярких звёзд, что медленно плыли по ещё голубому небу. И тихо фыркать, когда хозяйка начинала её искать.
