Читать Белый шум - Виктор Меркушев

Когда воздух наполнен тополиным пухом, в парящем над землёй тонковолокнистом мареве проступают самые проникновенные миражи июля. Парящая невесомая взвесь набрасывает на расплывшийся от жары город свою полупрозрачную пелерину, и уже невозможно различить явь и фантомы воображения, которые, наконец, находят для себя подходящую среду. В это время нам не бывает более двадцати, и голова кружится от внезапного, необъяснимого счастья. Душа обманывается исполнением надежд и больше не наполнена тревожным ожиданием, не сожалея об оставленном пространстве прошлого и совсем не замечая горизонтов будущего. Очень легко представить себя вовлечённым в это вселенское коловращение пушистой материи, ибо подобно тополиному пуху легка освобождённая память и также привольно воображение, избавленное от отягощающих пут времени. И если тебя вдруг неожиданно спросят: «Зачем живёшь?» – ты удивишься и не поймёшь вопроса.

В зале было сразу несколько ораторов, но не было ни одного стула, чтобы присесть. Я решил слушать всех одновременно, поскольку это создавало приятный униформный шум, который навевал мне мечты о море, тихом уютном пляже и ласковом закатном солнце. Впрочем, мысль о закатном луче появилась у меня не случайно, ибо больше всего я хотел спать, и моё бодрствующее сознание никак не желало мириться с отсутствием в помещении не только удобных диванчиков, но и самых заурядных стульев. Безуспешно расхаживая промеж говорящих в поиске точки приложения, я остановился подле самого неистового оратора, грузно навалившись на дверной косяк. Оратор, обнаружив единственного слушателя, усилил свою патетику, запустив в моей сонной душе прохладный береговой бриз. Сон смежил веки, но бодрящий ветерок от необузданного вещателя холодил виски и упруго обдавал лицо, не позволяя мне окончательно свалиться в желанное царство Морфея. Память не сохранила всех подробностей того вечера, но я явственно помню, что вскоре в зал зачем-то начали стаскивать диваны и стулья, хотя там уже не оставалось ни одного оратора.

С какого-то момента я почувствовал холодок отчуждения от весёлого праздника старых фотографий. Теперь у меня получается смотреть на остановленные затвором фотоаппарата счастливые моменты прошлого исключительно в свете сегодняшнего понимания жизни, которое невольно накладывается на всё, запечатлённое там, на весь антураж ушедшего времени. Мне досадно и больно, что годы стёрли знакомые имена и не существует боле в подлинности и полноте та уютная обстановка, откуда некогда улыбались мне все эти беззаботные лица. Их, по сути, больше не существует, да и я теперь стал другим, взирающим на своё прошлое с позиции прожитых лет, меня изменивших. Кому-то из тех беззаботных и счастливых я стал совсем чужим, с кем-то меня развела упрямая череда случайностей, и, пожалуй, найдутся даже те, кто меня уже совсем не вспомнит.