Предел – это отсутствие пределов.
Когда кто-то говорит, что всему есть предел, имеется в виду именно невозможность удержаться в рамках, то есть найти тот самый предел. Есть предел, например, в потреблении пищи, после которого удовлетворение базовых потребностей превращается в грех чревоугодия. Кусок пирога, если заключить его в кавычки и попытаться урвать побольше, превращается, в свою очередь, в грех алчности, а если «пирог» (уже в кавычках) состоит из внимания публики – то сразу в тщеславие. И даже попытка не заключить этот несчастный пирог куда-то, будто в кандалы, а обнять его этими кавычками, проявив нежность и доброту, обернётся всё тем же грехопадением, если ты, хоть и самым заботливым жестом, но берёшь здоровенный ломоть. Будь этот пирог хоть в округлых, полнотелых скобках вместо острых скуластых кавычек – не зарывайся, дорогуша, свой кусок получить хотят все. И люди-скобки, и люди-кавычки, и даже люди-кратки, акуты, тильды и прочие циркумфлексы.
Мой бывший парень, думаю, был тем ещё циркумфлексом: весь такой стремительный, тянущийся ввысь, прячущийся за кучей внезапных букв и уморительных фонетических сочетаний. Хотя, пожалуй, его лучше назвать «циркумфлексом наоборот»: в начале отношений был флекс, в конце – цирк.
А я в этой системе, пожалуй, была возвратом каретки. Да и не только в этой, а вообще по жизни. Незаменимая в век печатных машинок и оставшаяся блёклым символом на клавиатуре в век технологий. Невидимая и непечатная, обожающая регулярно подтверждать этот статус непечатными выражениями и отсутствием напечатанных текстов, погрязшая в прокрастинации и откладывании творчества на потом.
