Утром тридцать первого декабря зазвонил телефон. Подруга Надежды говорила не праздничным голосом, а сбивчиво и торопливо:
– Надя, у меня форс-мажор. Соседка моя, Елена Ивановна, умерла, у нее остались две кошки. Я не знаю, что мне делать. Она выбросит их…
– Кто она?
– Наследница квартиры, сестра соседки. Завтра, первого января, она прилетает из Стамбула. Сказала, что дает срок до первого. Приедет, ключи заберет, а кошек выкинет на улицу.
– Как на улицу? Зима ведь. И вообще, кошки же домашние…
– Да я ей все объяснила! И что зима, и что кошки домашние, и что они на улице наверняка погибнут. Понимаешь, она непрошибаемая, никак не реагирует. Говорит: «Вам надо – вы и забирайте их». Ну а ты же знаешь, у меня Рекс, ко мне невозможно… Я ей объясняю, а она: «Выпущу их на улицу, а там зоошизики какие-нибудь подберут». Надя, что делать?! Я уже всех обзвонила, никому дела нет, никто помогать не разбежался. Ты моя последняя надежда, Надя!
* * *
Однокомнатная квартира Елены Ивановны была заполнена книгами, аккуратно расставленными на полках книжных шкафов со стеклянными дверцами. Посередине комнаты стояла наряженная елка.
Надежду встретили две пары пронзительно-грустных кошачьих глаз.
– Ну что, будем знакомиться? – женщина хотела погладить то ли Мусю, то ли Бусю, однако та деликатно отстранилась, но не ушла, осталась там, где сидела. Вторая кошка запрыгнула на книжный шкаф и оттуда настороженно наблюдала за их общением. Что ж, имеет право, надо дать ей время привыкнуть.
Надежда устроилась в стареньком потертом кресле напротив елки: однотонные и расписные пластиковые шары, гирлянда-ниточка – все как у всех. Однако среди всех игрушек выделялась одна, совершенно необычная: очень старая картонная рыбка с рельефными чешуйками, плавниками и глазами. Когда-то эта рыбка, состоящая из нескольких склеенных слоев картона, была очень красивой, сияла своей серебристой чешуей, но теперь ей было больше девяноста лет, и все серебро с ее боков стерлось, игрушка стала тусклой и невзрачной. Удивительно, что висела она на самом видном месте, поближе к елкиной макушке. Надежда была уверена, что этой игрушке действительно столько лет: таких рыбок производили в 30-е годы прошлого века, у нее самой где-то в коробке под газетами лежала такая же, доставшаяся от бабушки и дорогая с самого детства.
