Жила-была в глухом лесу ведьмочка Ёжа, найдёныш-сорванец, которого подобрала однажды сама Баба-Яга.
Пошла старая ведьма по мухоморы да поганки на болото. Лягушки хором ревут, смрад илистый, гнилой в воздухе стоит, паутина подол юбки оплетает – красота! Идёт Баба-Яга, о своём, о тёмном думает. Вдруг, как кинется ей под ноги что-то. Чумазое, лохматое, зарёванное, побитое да поцарапанное. У старой ведьмы аж сердце подскочило. Глядит в перепуганные глазёнки да на губы дрожащие и думает:
«…Себе заберу. По хозяйству помогать заставлю, избушку на курьих ногах выгуливать. Спать будет за порогом: не место этому в доме; есть, что в лесу найдёт, нянька я что ли? А надоест – на суп пущу!»
Притащила Яга заморыша в дом свой на куриных ножках, отмыла, накормила. Глядит, а это девчонка оказалась. Худющая, страшненькая: и нос с горбинкой, и глаза тёмные косят, и по лицу красные пятна расползаются, но и не совсем уж Кикимора.
Забралась ведьма в один из сундуков, достала тулуп старый, молью изъеденный, стряхнула пыль и в угол к печке кинула: «Спать будешь там», говорит.
Трудно было девчонке привыкнуть к жизни новой. Все первые ночи в углу своём проплакала. А по утру просыпалась под крики старой злой ведьмы и отправлялась то в лес, то к реке, то к болоту. Чего только не приходилось ей делать. И мышей руками хватать, и лягушек склизких вылавливать, жуков-пауков из-под корней выколупывать, чтобы Яга из них варево своё злодейское варила. А уж как с избушкой сладить пыталась! По ногам куриным лупила, толкала, тянула, чтобы хоть на шаг сдвинулась. А та стоит себе спокойно, ногу об ногу чешет, а как почует, что девчонка совсем уже из сил выбилась, тогда только пойдёт потихоньку.
И противно, и страшно девочке. Каждый день старуха уморить грозится, ежели что не так сделает.
