Последние, пока еще солнечные, дни августа пахли осенью. С деревьев осыпалась золотая листва. Ветер разносил запах прелой картофельной ботвы с убранных огородов. Дождевая вода в бочках под водостоками по ночам уже начала покрываться наледью. Еще одно жаркое, но короткое якутское лето закончилось.
В доме было тепло и уютно. На большой чугунной сковороде мать пекла кружевные блины. Складывая их стопкой, смазывала растопленным сливочным маслом. Мед, стоявший на столе в хрустальной вазочке, переливался янтарным блеском. Тишина и ароматы, разливающиеся по кухне, навевали душевную благость.
– Дед Мирон, – окликнула я в окно соседа, сидящего на заваленке своего дома, – заходи на чай!
Дед Мирон высокий, сухопарый старик встрепенулся, замахал руками: "Иду, иду, голуба моя… "
Мать наложила деду в тарелку горку блинов, пододвинула плошку с его любимым сгущеным молоком и налила в большой бакал душистого чёрного свежезаваренного чая. Старик, свернув блин треугольничком, по-доброму зачерпнул им сгущенку и быстро запихал его в рот.
– Ммм…, – замычал, прикрыв глаза от удовольствия. – Как же вкусно! Счастья большего и не надо… Всё, что пожелаете, девоньки, исполню за такое блаженство…
– Ловлю на слове. Разбей мне угольные глыбы. Кувалда в угольнике лежит.
– Завтра после обеда разобью. Лады?
– Дед, расскажи что-нибудь интересное.
– Что же тебе сбаить-то, голуба моя? Если только… вот тут давеча вспомнилось… напротив Солондо… после войны история одна случилась… страшная… о ней мало кто знает… да и боялись о ней говорить тогда…
