Июльский рынок гудел, словно встревоженный улей. Люди толкались между рядами торговцев, уворачиваясь, дабы не порвать набитые продуктами пакеты или не побить только что купленные яйца. Нестерпимо жгло солнце, несмотря на то, что до полудня было еще далеко. Это заставляло горожан спешить под навес к прилавкам, не задумываясь о том, что в этом ряду нет интересующего их товара.
Пантелеич, мужчина чуть за шестьдесят, навалившись грузным телом на прилавок, прищурив глаза, улыбкой встречал их в начале длинного ряда с зеленью. Перед ним на чистой белой скатерти был разложен товар. Ассоримент был настолько неожиданным, что покупатель резко останавливался и с удивлением смотрел, то на прилавок, то на большого улыбающегося мужчину.
Детские соски, бутылочки, вперемежку с булавками, иголками и нитками, лежали на скрученных тонкими резинками пачках анальгина, парацетамола, тетрациклина и прочей фармацевтической продукции.
Покупательница вдруг радостно вспоминала, что именно булавки она забывает купить. И она радостно лезла за кошельком, попутно покупая анальгинчик или набор иголок.
Если же удивление кого-либо переходило в возмущение типа – «чего только не продают!», Пантелеич с улыбкой парировал: – Мертвы пчелы не гудуть!
И любопытные в недоумении спешили мимо.
Вернувшись домой, он с порога выворачивал карманы, передавая Катерине выручку. А она с улыбкой всякий раз удивлялась, как это у него получается зарабатывать прилично на такой ерунде. А он на следующий день снова собирался за товаром по отдаленным поселкам и деревням на своем стареньком, видавшем виды, «Москвиче». Там в аптеках и сельских магазинчиках залежалый товар отдавали за бесценок.
Пантелеич всю свою сознательную жизнь провел, работая поваром, на морских судах. Побывал во многих портах мира. Как и многие тогда, привозил из за границы импорт и продавал «из под полы». За что и пострадал на три года. За спекуляцию.
Дома оставалась жена с сыном двенадцати лет, больным церебральным параличом. Для лечения которого–, собственно и стремился заработать Николай.
