За окном сыпал снег, первый в этом году – не робкие крупинки, а настоящие лапчатые хлопья, тяжело опускавшиеся на подмерзшую землю. Я сидела, укутавшись в шерстяной плед цвета охры, в глубоком кресле у камина. Его спинка была украшена вышитыми маками – чьи-то заботливые руки, вероятно, крестьянской мастерицы, превратили грубый дубовый каркас в произведение искусства. Пламя лизало поленья с тихим потрескиванием, а в тяжелой фаянсовой чашке дымился чай с корицей – местный сорт, который староста деревни называл «долгозимьем» за способность согревать до самых суставов. Чай был насыщенного янтарного цвета, а его аромат напоминал о тепле и уюте, о домашнем очаге, который так необходим в холодные зимние вечера.
За стеклом, в обрамлении резных деревянных ставень, разворачивалось белое представление. Снежинки прилипали к стеклу, расплываясь мокрыми звездочками, и я не могла не восхищаться их хрупкой красотой. Земля уже носила первый белый покров, скрыв пожухлую осеннюю траву, но я знала – этот снег не продержится. Утреннее солнце растопит его в серую кашу, которая будет хлюпать под сапогами крестьян, оставляя за собой следы, как напоминание о том, что зима не всегда бывает щедрой.
В этом году зима началась строго по календарю, как уверял мой управляющий, высокий крепко сбитый детина по имени Алек. Его широкие плечи и уверенная осанка внушали доверие, но в его голосе иногда звучала нотка безразличия, что настораживало. Мы с ним вчера подбивали итоги года, и он «порадовал» меня новостями. В частности тем, что с ранней весны и почти до лета части моих крестьян придется жить впроголодь – запасов на всех не хватит. И таким тоном это сказал, мол, радуйся, хозяйка, что у тебя те запасы есть. Ну, или мне послышалось. Я с некоторых пор стала излишне впечатлительной, и это меня беспокоило.
"До первых ростков ячменя дотянут две трети, остальным… ну, авось соседи подкинут", – эта фраза Алека все еще крутилась в моей голове. В его голосе не было сочувствия – только расчетливость управителя, пересчитывающего зерно в амбарах. Я вспомнила, как он, сдвинув брови, смотрел на меня, словно я была не хозяйкой, а просто еще одной статьей расходов.
Чай остыл, оставив на языке горьковатое послевкусие. Я допила остатки, ощущая, как холодная жидкость стекает по пищеводу, и резко поставила чашку на поднос, хмыкнула. "Мои крестьяне…" – мысль прозвучала как удар хлыста. Всего три месяца назад я толкалась в автобусах и трамваях, стирая локти о чужие сумки, а теперь размышляла о людях как о стаде овец. Прогресс… Хотя здесь, в этом мире, магическом и насквозь патриархальном, все были или хозяевами, или «имуществом». Я вспомнила, как в детстве мечтала о приключениях, о том, чтобы стать кем-то важным, но не думала, что это будет связано с такими тяжелыми решениями. И мне, наверное, надо было радоваться, что я как раз жила в статусе хозяйки, а не служанки или, что еще хуже, забитой крестьянки. Вот только радоваться-то как раз и не получалось. Слишком много проблем на меня навалилось последние недели. Только успевай разгребать.
