Я бы хотел посвятить эту книгу
кому-то конкретному, но выбрать
из трёх человек слишком трудно,
поэтому посвящаю эту историю всем,
кто чувствует себя одиноко.
Теперь, пришла пора прощаться
Спасибо всем за вашу доброту
А мне пора уже признаться
Я слаб, и попадаю в пустоту
Поступок силы бьет опять
Он хочет всё обременять
А я не в силах совладать с собою
Я новый мир прям здесь устрою
-Помилуй нас, Боже, по великой милости Твоей, молимся Тебе, услышь и помилуй…
–Господи помилуй.
–Ещё молимся об упокоении души усопшего раба Божия, и прощении ему всякого согрешения, как вольного, так и не вольного…
–Господи помилуй.
–Дабы господь Бог водворил душу его там, где праведные обретают покой…
–Господи помилуй…
Укромная церковь находилась на краю небольшого захудалого городишки. Мертвая тишина улицы перебивалась протяжными стонами собравшихся. Молящиеся то и делали, что повторяли «Господи помилуй» и дальше утыкались носом себе в грудь. Темные бархатные платки покрывали головы и подбородки женщин. Длинные юбки практически волочились по полу. Мужчины, облаченные в черные мантии и балахоны, стояли подле своих спутниц. Все крестились. Лица не выражали никаких эмоций, но атмосфера стояла гнетущая. Каждый здесь знал практических всех, но создавалось ощущение, будто они впервые видят весь этот грязный сброд. В центре зала стоял открытый гроб. Он был поставлен так, чтобы все могли полюбоваться мертвецом в строгом костюме. Размер был подобран неудачно, и воротник сильно сдавливал шею. Из-за этого, бело-серое лицо покойника слегка распухло. Своей гримасой он никак не отличался от лиц, стоящих перед ним.
Чуть поодаль гроба стоял сверкающий поп. В отличие от остальных, он был одет в золотую тряпку, напоминающую больше облезлый желтый халат, чем обличение священника. Медленно и монотонно он читал молитву, не поднимая глаз на пришедшую публику. Уголки его рта едва двигались, даже не углубляя старческие морщины, и, если смотреть чуть издалека, казалось будто звук появляется самостоятельно. Полное лицо служителя алтаря поблескивало из-за пота, особенно выступившего на его толстом лбу. Большой горбатый нос тоже был залит каплями пота. Маленькие губы, хоть и не особо заметно, неустанно двигались, иногда аккуратно сворачиваясь в трубочку, чтобы протянуть какую-нибудь гласную. Мокрые, нависшие, неухоженные брови перекрывали и без того узкие, опущенные в книгу, глаза. Снизу их подпирала косматая, седая борода. Во взгляде чувствовался холод и усталость, свойственные офисному клерку, в конец обессилившему от тягостей своей жизни.
