Босые девичьи ножки пробежали быстро по влажной июльской траве, прошмыгнули, проскочили мимо шевелящейся кочки…
– Милка! Догоню – косу обрежу. Не отвертишься от меня!
И уже сильная мужская ступня едва не наступили на увеличивающийся бугорок земли.
– Милка! Да погоди ты… Милка!
И замерло всё, словно и не нарушали покой ивановской ночи крики человеческие и беготня по лесу.
Бугорок вырос на сажень, обернулся старцем Блудником, зажёг свой свечной фонарь и пошёл следом за людьми.
Разгоряченное бегом девичье тело, прижалось к уже прохладной жёсткой коре раскоряченного дерева…
– Милка! Стой! Не убежишь – вижу уже!
И снова побежали друг за дружкой молодята, приминая высокую траву и ломая хрупкие сухие ветки.
Сбившееся от бега дыхание заглушало поскрипывание коры и корявых веток-пальцец. Одна из них потянулась к рукаву длинной вышитой, сорочки, но девка глубоко вздохнув резко сорвалась с места. Уже, казалось, захватившие в плен девичье тело, руки-ветви отпрянули назад. А девица резко подхватив одной рукой подол длинной вышитой сорочки, уже упорхнула дальше, в лес. Только замелькала между деревьев белая фигурка, подсвечиваемая бледным лунным светом.
К дереву, так нелепо упустившему добычу, подошёл Блудник.
– Опять не повезло? А, Леший? – Ехидно прошамкал беззубым ртом Блудник.
– Резвятся люди, – неопределенно проскрипел корой Леший, – глупые они… – в направлении скрывшихся из виду людских фигур мелькнула ветка-палец, – молодые ещё, вот и резвятся, покоя старику не дают.
Блудник лишь пробубнил что-то недовольное в ответ и опять всё замерло странной ночной тишиной.
