Это был особенный день, и его послевкусие еще долго будет обволакивать каждую клеточку его сильного гибкого тела, струиться по вздутым венам, клокотать в горле, биться в барабанные перепонки, наполнять металлическим привкусом рот. Он еще долго будет смаковать это состояние, которое многим даже не знакомо… Что это? Экстаз, эйфория, транс… или, может, обычный щенячий восторг.
От стонов девушки по телу прокатилась дрожь, сердце – есть ли оно у него? – болезненно сжалось.
– Да, – шептала она, касаясь припухшими губами мочки его уха. – Пожалуйста, еще… Хета-а-а-г, – ласкала в горячем рту его имя.
Так продолжалось несколько часов, с того самого момента, когда майским, пахнущим ароматным дождем и терпкой хвоей, утром он обнаружил ее на крыльце своего дома. Открыл дверь, держа в руках кружку с кофе, и замер, уткнувшись взглядом в русую макушку. Она сидела такая маленькая, хрупкая, в каком-то мятом цветном балахоне прямо на деревянных, еще влажных после дождя, ступенях, сведя носки ног в замшевых ботинках с торчащими из них гольфами вместе и раздвинув пятки. Совсем как маленькая девочка. Его девочка.
– Саша?
Она вздрогнула и с ухмылкой посмотрела на керамическую кружку в его левой руке. Конечно, она ни на минуту не сомневалась, что шершавые черепа – всего лишь реквизит, пугалка для любопытных туристов. И в одиночестве он пьет кофе исключительно из кружек.
– Я вернулась, – скромно опустила голову, не в силах выдержать проникающего под ее почти прозрачную кожу взгляда.
Хетаг знал, что он был, без всякого сомнения, привлекательным мужчиной. Какую бы одежду ни носил, как бы немногословен ни был и каким бы странным ни казалось его поведение, женщины никогда не обходили его вниманием. Они липли, вешались, клеились и еще несколько неприятных глаголов, которыми можно было охарактеризовать их до крайней степени раздражающее поведение. Но, несмотря на внезапное появление сегодня и явный интерес до этого, к Саше все эти слова не относились. Поэтому мужчина хотел сковать невидимыми оковами, запереть девушку в своем стоящем на отшибе доме, спрятать от всего мира, чтобы она принадлежала только ему одному.
– Я знал, что ты вернешься, – произнес он, до конца сам не веря в это, и распахнул дверь, чтобы хотя бы на несколько часов заполнить счастьем свою холостяцкую берлогу.
