Потянулись, улыбнулись, встали, прошлёпали в ванную комнату, открыли глаза, проснуться забыли.
Костас потёр ладонями помятое со сна лицо, бросил беглый взгляд в зеркало на щетину, взлохмаченную шевелюру, тяжело вздохнул, матерясь про себя весь белый свет. Вставать в такую рань в выходной день – преступление против человечества. Морщась, забрался под холодный душ.
Бр-р-р-р! У-у-у-х! Отлично! Просто отлично! Бодрит!
Через двадцать минут в зеркало смотрела довольная жизнью, холеная физиономия тридцати четырёх лет от роду. Тёмные волосы, почти иссиня-чёрные, карие глаза, густые брови, прямой нос, белоснежные зубы, рост и телосложение тоже не подкачали.
Такого самца смело можно в рекламу брать, вот только Зервас Константинос Александрович владелец строительного бизнеса, и моделинг вертел на своём немаленьком половом органе.
Приготовил завтрак на скорую руку. Яичницу с помидорами, тосты с ветчиной и сыром, две чашки крепкого кофе. Накрыл стол в надежде, что шум из кухни и ароматы поднимут одну симпатичную особу из кровати.
Не вышло.
– Подъём, – проговорил Костас громко, войдя в спальню, распахнул светонепроницаемые шторы. – Вставай, засонькин.
Одеяло на кровати королевских размеров зашевелилось, донёсся недовольный писк, показалась розовая пятка. За эту-то пятку и схватился Костас, потянул на себя, приговаривая, что солнце уже высоко, пора вставать.
Вскоре из-под одеяла выбралась обладательница розовой ступни, недовольно щурясь, сморщив нос.
– Юль, вставай, давай, – повторил Костас, пробегая пальцами по девичьим рёбрам, вызывая смех вкупе с недовольством. – Хватит капризничать, я предупреждал, что подъём ранний.
– Ну-у-у-у, Ко-о-о-оста-а-ас, – заныла Юля, обхватив руками подушку.
– Подъём, – объявил Костас. – Я опаздываю, совесть имей, – буркнул, играя в недовольство.
В общем-то, злиться на симпатичное создание всерьёз он не мог. Славная эта Юленька, хорошенькая. Наивная, конечно, только какой ей быть в свои лопоухие двадцать три года.
Через сорок минут они стояли в просторной прихожей. Костас в однотонной футболке, джинсах и ветровке, держа чехол с парадно-выходным костюмом, и Юленька, недовольно дуясь.
– Ладно, не злись, – примирительно проговорил Костас, – в воскресенье вечером вернусь, сходим куда-нибудь.
Юленька сжала пухлые губки, которые буквально несколько минут назад вознесли его в рай, но благоразумно промолчала, не желая начинать ссору.
